Осада - Трой Деннинг

Галаэрон проигнорировал его руку и встал сам.

— Он сделает то что обещал, — настаивал Хадрун. — Он хотел объяснить тебе, почему город перемещается. Вот почему я ничего не сказал.

Несмотря на его слова, Галаэрон не сделал ни шага к воротам.

— Завтра?

Хадрун кивнул.

— Он хотел бы поскорее расстаться с тобой. Все будет объяснено.

Галаэрон повернулся к Вале

— Еще один день? — Она оглядела виллу и пожала плечами. — А чему это может повредить?

Люди снова принялись за дело, карабкаясь по горе Малигриса, стоя на коленях, стоя и снова стоя на коленях перед его пещерой, скандируя, распевая, унижаясь, умоляя его о милости. Это было нытье. Он сказал Намирре, что не хочет, чтобы члены культа слонялись вокруг его логова, но разве млекопитающее слушает? Что Малигрису следовало бы сделать, так это забраться наверх и убежать, но тогда ему придется выйти и что-нибудь съесть, а ему просто не хотелось есть. Драколичи нуждались в пище только для того, чтобы перезарядить свое дыхательное оружие, а Малигрис не разряжал свое (даже не покидал своего логова) больше года, или так Намирра сказал ему в последний раз, когда некромант соизволил посетить его.

Что-то живое, что-то человеческое появилось в тени рядом с его платиновой кучей номер три. Горькое чувство возмущения, поднимающееся, чтобы заполнить его пустую грудную клетку, Малигрис повернул свой большой рогатый череп в сторону вторжения. Неужели теплокровные не оставят ему даже его уединения? Пара еле различимых силуэтов поднялась из темноты, не столько вынырнув из нее, сколько отделившись от нее, и повернулась в его сторону.

Малигрис не знал, как млекопитающие обошли его телепортационные ловушки, или как они избежали активации его волшебной тревоги. Но он знал, что может вынести только это, и что это вторжение в его логово было последним оскорблением. Он открыл пасть и выпустил молнию. В трескучей вспышке, заполнившей пещеру, он мельком увидел пару смуглых людей в темных одеждах, которые катились по его кладу и врезались головой в стену. Они рухнули среди его бриллиантов и лежали там, обгоревшие, дымящиеся и, на удивление, более или менее живые.

Малигрис продолжал смотреть в их сторону. Когда Намирра превратил его в драколича, он стал остро ощущать все живое в пределах размаха своих крыльев, и он знал, что два человека были тяжело ранены. Млекопитающие были хрупкими, так что, казалось, они все равно умрут в течение нескольких часов, и он не собирался тратить на них еще одну дыхательную атаку. Если он сдержится, то у него еще останется два хороших удара молнии, прежде чем ему придется покинуть свое логово и поесть.

Но пара не исчезла. Вместо этого в течение следующего часа они становились все сильнее, сначала ползая за грудой золотых монет, сплавленных в твердый ком жаром его молнии, затем прячась там и приходя в себя с каждой минутой, разговаривая друг с другом на каком-то древнем человеческом языке, которого даже Малигрис никогда раньше не слышал. Это было величайшее оскорбление для теплокровных – не испугаться настолько, чтобы убежать или, по крайней мере, спрятаться в тишине. Малигрис разорвал бы их на куски, если бы за последний год его безжизненный скелет не провалился по позвоночник в свое гнездо из сапфиров, и он просто не хотел покидать такую удобную постель. Голос, глубокий и гулкий, по крайней мере по человеческим меркам, выкрикнул на общем языке:

— Могущественнейший Малигрис, нет необходимости нападать. Мы пришли с миром.

— Если вы пришли с миром, то почему прячетесь за грудами моих сокровищ, как охотники на драконов и похитители сокровищ?

Мягкое звяканье эхом отразилось от стен, когда пара поднялась из своих укрытий. Они шагнули в поле зрения, оказавшись воином и жрецом, оба одетые в расплавленные остатки каких–то стеклянных, блестящих черных доспехов. Малигрис снова поразил их.

На этот раз его электрическая ярость пригвоздила их к стене и держала там, окоченевшие и дымящиеся, стальные глаза воина и бронзовые глаза жреца светились, как магический свет. Их блестящие доспехи стекали с тел ручейками и собирались у ног черными лужами. Их смуглая плоть таяла и сгорала на груди, обнажая черные органы и темные кости под ними. Их пятки и кулаки бились о каменную стену, превращаясь в месиво. Они все еще были живы, когда Малигрис выбежал, запыхавшись, – обмякшие, как пугала, воняющие обугленной плотью и местами голые до костей, но живые. Они упали на пол и лежали там, стеная, в течение получаса, пока, наконец, не набрались достаточно сил, чтобы восстановиться за грудами сокровищ, как это было в предыдущий раз.

Интересно. Это было первое, что интересовало Малигриса с тех пор, как Намирра убил его подругу, Вериантраксу, в бессмысленном нападении на крепости. Нападении, навязанном им нечестивой магией Намирры. Малигрис отыскал свои ноги под гнездом из сапфиров и приказал им служить. Он вылез из камней и, стуча лишенными плоти костями, направился через пещеру туда, где, съежившись, лежали два человека. Нет, не съежившись.

Они сидели, прислонившись к стене, и смотрели на него своими маленькими расплавленными глазками, даже не дрожа. Обугленные кости грудной клетки, которые были обнажены всего несколько мгновений назад, уже были покрыты темной плотью, и шрамы исчезали даже от этого. Малигрис схватил по одному в каждую клешню, затем с изумлением наблюдал, как их раздробленные руки и ноги вернулись к своей нормальной форме.

— Что вы за люди, которые исцеляются, как тролли? — требовательно спросил он.

— Мы – принцы Анклава Шейдов — сказал бронзовоглазый. — Я – Кларибернус. Мой брат – Бреннус.

— Вы думаете, ваши имена имеют для меня значение? Твое высокомерие невыносимо!

Малигрис сжал того, что называл себя Кларибернусом, и с удовольствием услышал треск ломающихся костей. Он почувствовал, как тело обмякло в его руке, но это был единственный способ узнать, что млекопитающее испытывает боль. Он повернул костлявую морду к тому, у кого были стальные глаза.

— Я спросил, что ты, а не кто.

— Мы называем себя шадоварами — сказал этот. На нашем языке это означает «из тени».

— А, тогда вы шейды. — сказал Малигрис.

Тени были двуногими млекопитающими, которые обменивали свои души на теневую сущность. При свете дня они казались нормальными людьми, но по мере того, как свет тускнел, они становились сильнее.

— Теперь я понимаю. За свои столетия я встречал несколько шейдов. Удовлетворив любопытство, он сжал пальцы, чтобы раздавить их… И

почувствовал, как его когти сомкнулись в воздухе. Он ощутил, как незваные гости появились у него за спиной, и, обернувшись, увидел, что из тени перед его гнездом выходит сталеглазый. Другой, с раздавленным телом, лежал в углублении сверху. Они были между ним и его филактерией.

— Мы с Кларибернусом – шейды, — сказал тот, что со стальными глазами. — Но не все шадовары – шейды, и не все шейды – шадовары. Шадовар – это гражданин Анклава Шейдов. Я вижу твою игру.