Продается Таня. 20 лет - Бранко Миленкович

Охранник сидел на своем обычном месте и не обращал на нас внимания, даже когда я совершенно голая выходила за бельем. Естественно, я могла накинуть что-то, но если честно, я специально провоцировала этого холодного, как айсберг, мужчину. Удивительно: ни один мускул на его лице не дрогнул. Он только поднял глаза, задержал взгляд на пару секунд на мне и опять погрузился в газету. Я не могла разгадать эту загадку: может, эти наши надсмотрщики – кастраты, или есть какое-то другое объяснение? Я не припомню даже намека на то, что у этих мужчин есть реакция на девушек.

Ужин проходил на вилле, где мы поселились. За овальным столом расположились около двадцати человек. Я сидела справа, а Эльке – слева от хозяина. Рядом со мной сидел глава совета директоров, а два охранника – рядом с Эльке. Я знала, что мне нужно улыбаться, но молчать. По правде сказать, никто меня ни о чем и не спрашивал, но было очевидно, что мы с немкой находимся в центре внимания. За столом было несколько женщин, немного старше нас обеих, но наша красота доминировала, и все мужчины, откровенно или исподтишка, поедали нас глазами.

Я сразу же, как вошла, обратила внимание на мужчину, сидевшего напротив нас с хозяином. Его лицо мне показалось знакомым. Я пыталась вспомнить, где же я могла его видеть. Сначала подумала, что это какая-то знаменитость из мировой элиты, но потом отказалась от этой мысли, когда услышала, что он переговаривается со своим переводчиком на чистом сербском языке.

Да, это был белградец, чье имя уже тогда было известно в Сербии, а особенно известно стало оно сейчас, когда его можно встретить во многих СМИ. Я старалась скрыть свой повышенный интерес, но не могла ничего с собой поделать и буквально впилась взглядом в этого человека, видя в нем надежду на спасение, на возвращение в Белград, на бегство из Дубая. Всего пара слов по-сербски, крик о помощи через стол… Я сидела как на иголках. Поскольку серб из Белграда сидел напротив меня и хозяина, то глядел он в основном на нас. Время от времени он перебрасывался парочкой слов с хозяином. Судя по этим отрывочным фразам, белградец еще не сотрудничал с арабами, но собирался. Упоминались какие-то совместные планы, находящиеся на стадии обсуждения.

Но больше всего белградец общался с мужчиной, сидевшим справа от него, скорее всего русским, и насколько я поняла, это был его деловой партнер, который и пригласил его на ужин, чтобы познакомить с богатым арабом, моим хозяином.

Я знала, в бизнесе дело и деньги – прежде всего, и это остановило меня, я не обратилась к гостю из Белграда по-сербски, не попросила о помощи. Было маловероятно, что он поможет мне, я уже была в руках хозяина. Единственное, что это серб, сидящий в трех шагах от меня, мог бы сделать, так это купить меня у араба и отвезти в Белград. И к тому же, думала я, с чего бы ему проявлять сочувствие такой ценой – портить деловые отношения, устраивать публичную сцену ради моего спасения? Я просто молча смотрела на него, как бы завороженная этой иллюзорной возможностью спасения.

Проведя два года в арабском гареме, по сути дела в неволе, я смотрела на своего соотечественника, прилетевшего из Белграда. Конечно, я ничего не предприняла. Ужин длился около двух часов, партнеры пришли к каким-то важным договоренностям, в другой части небольшого зала играла музыка, кажется джаз или блюз, и в конце белградский гость ушел, попрощавшись со всеми, включая хозяина. Эльке и я стояли в стороне, и мой серб посмотрел на нас и только кивнул головой.

Вернувшись в Белград, я узнала, как его зовут. Он известный человек, но мне никогда не приходило в голову пытаться установить с ним контакт здесь. Это могло бы меня сильно травмировать, если бы подтвердились мои предположения о том, что он знал с самого начала, что я и Эльке – только немое сопровождение араба, нашего хозяина, и относился к нам соответственно. Конечно, он не мог предполагать, что одна из тех красивых блондинок с идеальной фигурой – сербка из Белграда.

Ночью я долго не могла успокоиться, меня преследовала навязчивая мысль, что я не воспользовалась заманчивой возможностью свободы. Меня мучило осознание того, как близко и вместе с тем бесконечно далеко я была от нее. Или это был просто мираж? Невозможно было предсказать реакцию белградца на мою историю, на знакомство со мной. Я утешала себя мыслью, что он, по законам здравого смысла, подумал бы, что я с арабом по собственной воле, ведь именно такое впечатление и складывалось при взгляде на меня: улыбающаяся девушка, в прекрасном расположении духа. Я заснула только после нескольких часов раздумий, пытаясь забыть про свободу, которая была так близко. Я никогда так и не узнала, понял ли хозяин (или кто-то из его свиты), что я и тот белградец соотечественники. К тому же его могли представить просто как бизнесмена из Югославии, а тогда это понятие все же ассоциировалось с несколькими нациями.

Мы возвращались тем же самолетом. Перелет проходил прекрасно, хозяин был в отличном настроении, хотел, чтобы мы его ласкали, целовал сначала меня, потом Эльке в груди и в живот. Он поливал нас шампанским и хотел, чтобы мы танцевали, у немки это выходило намного лучше, чем у меня. Я не знаю, сколько длился перелет, но в какой-то момент я почувствовала, что с самолетом что-то происходит. Хозяин тоже начал нервничать.

В салон вошел тот самый глава совета директоров, правая рука хозяина, и сказал ему что-то по-арабски. Хозяин молчал, но я видела, что новость была не из приятных. Неполадки с самолетом продолжались – он то терял высоту, то набирал, а когда мы уже думали, что все наладилось, он снова терял высоту… Минуты тянулись мучительно долго.

Я вцепилась в сиденье, Эльке сидела напротив меня, бледная как мел, а хозяин не находил себе места от страха. Все мы молчали. Как это выглядело, могу передать приблизительно: как будто вы в элегантном автомобиле едете по пашне. А потом в окне справа я увидела землю.

Мы были над Дубаем, я поняла, что дело не в погоде, а именно в нашем самолете, потому что на небе не было ни облачка, солнце слепило глаза. Один из охранников вбежал в помещение без разрешения, чего обычно никто себе не позволял. Он сначала пристегнул ремнями безопасности хозяина, потом нас. У этих сидений был еще один дополнительный ремень. После того как мы были пристегнуты, охранник скрылся. Боковым зрением справа от себя я видела небо в окне, но ожидала с минуты на минуту увидеть землю. Внезапно самолет опасно накренился вправо. Помню, как я завизжала, заметив, как в окне промелькнули крыши домов. Я зажмурилась и ждала, что мы вот-вот упадем, а потом мы почувствовали, как самолет разгоняется и набирает высоту.

Мы летели еще пятнадцать минут, но намного спокойнее, и я видела в окно, как плавно приближается полотно аэродрома, а когда почувствовала, что шасси коснулись земли, думаю, пережила момент самого полного счастья в своей жизни. Я не могла понять, где мы, забыла о том, что я в рабстве, что я товар, которым владеют, что я далеко от родного Белграда. Важнее всего в тот момент была безопасная посадка в Дубае. Я потрогала свой лоб и почувствовала, что пот катится с меня градом – не только по лицу, но и по всему телу.

Так же выглядели хозяин и Эльке. Мы долго не могли оторваться от сидений. Смотрели друг на друга и молчали. Наша жизнь висела на волоске: вскоре мы узнали непосредственно от хозяина, что один мотор отказал, что двадцать минут он не работал и что мы остались живы только благодаря мастерству пилота. Этот пилот не был арабом, предполагаю, что он приехал в Дубай из Европы, как и я. Но добровольно и за большие деньги.