Мефодий Буслаев. Маг полуночи - Дмитрий Емец

Мефодий заметил, что молния куртки у Улитырасстегнута примерно на треть, а наружу выбилось необычное украшение –серебряная сосулька на длинной цепочке. Он мельком подумал, что если Улитасейчас попытается застегнуть куртку, то перерубит цепочку молнией. У Зозо такоебывало не раз, не считая того дурацкого случая, когда Эдя случайно проглотил еесережки, которые она положила в вазочку с конфетами.

Машинально Мефодий протянул руку, чтобыпоправить украшение, но, коснувшись серебряной сосульки, зачем-то задержал ее впальцах. Он внезапно заметил, что сосулька ведет себя крайне странно: меняетформу, цвет, пытается растечься у него по руке, облечь ладонь, как перчатку, авнутри у нее загорается нечто неуловимое, похожее на тлеющий в пустой чернойкомнате огонек сигареты.

– Эй, ты что там делаешь с моей курткой?Типа, раннее взросление и все такое? – хихикнула Улита.

Она опустила голову, но, увидев, что именнодержит Мефодий, пронзительно завизжала. Мефодий удивленно отпустил украшение.Он был потрясен. Ему казалось, что ведьма с таким искусством отфутболившаяборова, вообще не может так визжать, особенно по таким пустякам. Улита издалаеще две-три трели, а затем, тяжело дыша, отступила на шаг назад.

– Ты что? Это же дарх! – сказала онас ужасом.

– Ну и что? – спросил Мефодий.

– Как что? ДАРХ!..

– Ну и?.. – спросил Мефодий.

– Ты не понимаешь, что это такое?

– Не-а! Сосулька.

– Да ты с ума сошел! Трогать дарх!.. Воттак запросто взять и потрогать чужой дарх! Псих! Чокнутый! – Теперь, когдаУлита слегка успокоилась, в ее голосе за страхом определенно угадывалосьвосхищение.

– А что это за дарх? Зачем он нужен? Ядумал просто побрякушка на цепочке и всякое такое, – сказал Мефодий.

– Дарх – это не побрякушка. Дарх – этодарх… Не знаю, как объяснить! Но то, что ты сделал, – опаснее, чем если быты потрогал гремучую змею!.. Понял?

– Приблизительно, – сказал Мефодий.

– Скажи, ты долго держал его?

– Да нет, недолго! Ну, секунды три, нупять, – прикинул Мефодий.

– Пять секу-унд? – протянулаУлита. – Но это же дико больно!

– Тебе больно? Прости! – извинилсяМефодий.

– Да не мне! Тебе должно было быть дикобольно! Ты должен был кататься по земле и пытаться отгрызть себе руку, чтобыновой болью как-то заглушить ту, первую! Это же МОЙ дарх, понимаешь? А трогалего ЧУЖОЙ, то есть ты! Причем голыми руками: не посохом, не мечом, не магией.Руками! Соображаешь? Дарх можно снимать только с поверженного врага, и то несрывать, а срубать его, перерезать цепочку! И ты ничего не чувствовал?

– Нет… Ну почти. Больно это не было, вовсяком случае, – уточнил Мефодий, честно пытаясь вспомнить, что ониспытывал. Любопытство – да, но явно было еще что-то. Что-то азартное и слегказлое. Нечто вроде того, что он чувствовал, скажем, когда ему удавалосьраздавить на стекле муху.

– Хм… Великий Мефодий Буслаев! Тогда я,пожалуй, понимаю, почему… – начала Улита, но, спохватившись, сменилатему. – Ну неважно… Перейдем к делу. Я пришла к тебе не совсем сама… Тоесть пришла-то я сама, но меня прислали. Кое-кто хочет встретиться с тобойлично. Как насчет завтрашней ночи? Скажем, в час?

Мефодий встревожился. Он был современныйподросток, а современный подросток многие вещи делает на автомате. Например, неслишком доверяет незнакомым. И уж тем более не идет неизвестно куда по первомузову для встречи вообще непонятно с кем.

Улита, казалось, читавшая его мысли, прекраснопоняла его опасения. Ведьмочка подняла голову, прищурилась и неопределеннодунула в пространство. И сразу же Мефодий ощутил, как холодные пальцысомкнулись на его сердце. Невидимая ледяная змея через кровь скользнула к немув мозг. А в следующий миг ноги Мефодия сами собой сделали несколько шагов. Он сужасом уставился на них – ноги больше ему не повиновались. Они служили чужойволе.

– Вот так! – удовлетворенно сказалаУлита. – А теперь так!

Она подняла руку на уровень своего лица и,ухмыляясь, пошевелила пальцами. Мефодий обнаружил, что его собственная рукаповторяет тот же жест – поднимается и шевелит пальцами.

– А ну прекрати! Прекрати! Я нехочу! – крикнул он.

Он попытался насильно опустить свою руку,схватившись за ее запястье другой рукой, но коварная ведьмочка вдруг поднеслаобе свои руки к шее, схватила себя за горло и начала его сжимать. Причем делалаэто явно халтурно, хотя и с утрированными ужимками висельника.

Мефодий захрипел. Перед глазами расплывалисьпятна. Он душил себя сам и ничего не мог с этим поделать. Причем, в отличие отковарной Улиты, которая сжимала свое горло еле-еле, собственные руки душилиМефодия крайне ответственно.

Только когда Мефодий, почти задохнувшись, упална колени, Улита, смилостивившись, отпустила свое горло.

– Ну все. С тебя хватит. Получай обратносвои руки и ноги, – сказала она. Ведьмочка улыбнулась, тряхнула пепельнымиволосами, и Мефодий вновь получил контроль над своим телом. Он, кашляя,поднялся и, с недоверием посматривая на свои руки, стал растирать горло.

– Зачем ты это сделала? – спросилон.

– А затем! Я только хотела показать, чтопожелай я, то доставила бы тебя на эту встречу и без твоего желания. Даже самойпротивно, до чего я иногда бываю мерзкая! Проделать такую штуку с самимМефодием Буслаевым! – томно сказала Улита.

– А вот и нет! Не доставила бы! –произнес Мефодий просто из упрямства.

Улита зевнула:

– Да, милый, да… Хоть ты и чудовищносилен в магическом смысле, опыта у меня все же больше. Я бы могла заставитьтебя сделать все, что угодно. Скажем, подняться на крышу и ласточкой прыгнутьвниз. И не просто сигануть, а хохотать в полете и петь песенку про храбрыхлетчиков…

– Перестань. Какая муха гуманизма тебясегодня укусила? – хмуро спросил Мефодий.