Впереди веков. Историческая повесть из жизни Леонардо да Винчи - Ал. Алтаев

Такие бесконечные забавы, праздники, турниры охватывали всех вельмож ненасытной жаждой зрелищ; казалось, итальянцы хотели превратить всю свою жизнь в одно непрерывное карнавальное празднество. Другие заботы перед этой казались им просто вздором. Наслаждаться – и наслаждаться благородно, величественно, умом, чувствами и особенно глазами, – вот каковы были их желания. Таким, прежде всего, являлся, и глава Флорентийской республики.

Лоренцо Великолепный, окруженный знаменитыми итальянскими поэтами, учеными и художниками, принял к себе талантливого Леонардо да Винчи на жалованье и предоставил в его распоряжение мастерскую в саду Медичи, находящемся вблизи площади Святого Марка. В этом саду помещались мастерские художников, хранились статуи и небольшая коллекция древностей.

Лоренцо с глубоким вниманием относился к молодому художнику, но этого было мало для Леонардо. Он чувствовал себя неудовлетворенным. Флоренция была слишком избалована художниками первой величины, а Леонардо не хотел занять в ней одно из второстепенных мест. К тому же республика изнемогала, обуреваемая политическими интригами, вечно ненасытной борьбой и заговорами отдельных личностей и целых партий. Все это было чуждо душе углубленного в незыблемые мировые вопросы Леонардо, которому тонкая сеть людских расчетов, мелкого и крупного честолюбия, страстей и вражды казалась мелкой и ничтожной. Для него существовали лишь искусство и наука, и только они должны были пережить все временное и случайное.

Художник задыхался в душной атмосфере придворных празднеств, на которых он играл роль жалкого орудия прихотей богатого банкира Лоренцо Медичи. Он жаждал деятельности более широкой; он стремился туда, где нашелся бы правитель, для которого он стал бы необходимым.

Леонардо уже минуло тридцать лет. За это время в семье его произошло много перемен. Бедному Пьеро да Винчи положительно не везло: его маленькая Франческа, эта девочка-мать, отправилась в могилу вслед за Альбиерой. И Пьеро так же невозмутимо решил взять в свой дом новую хозяйку. Он женился на Лукреции ди Кортежьяни, которая была моложе своего пасынка Леонардо. Леонардо отнесся к новой женитьбе отца совершенно равнодушно: ему только жаль было Франческу, славного товарища его отроческих лет и юности.

Раз как-то за Леонардо явился слуга Лоренцо Великолепного. Молодой художник немедленно отправился в палаццо Медичи. Массивные мраморные лестницы вели к жилым покоям, довольно неуклюжим и мрачным. Шаги Леонардо звонко раздавались на каменных плитах узорчатого пола. В одной из комнат, на высоком резном кресле, обложенном мягкими подушками, сидел Лоренцо. Маленький паж почтительно доложил о приходе мессера Леонардо.

– Пусть войдет! – сказал Лоренцо, на минуту оживляясь. – А, здравствуй, любезный мессер Леонардо! От всей души рад тебя видеть. Как бы ты думал, зачем я тебя звал?

– Я думал, насчет стихов вашей светлости… – начал равнодушно художник.

– Нет, не стихи. Хотя стихи – это очень кстати. Ты говоришь про мою песнь:

Ты про эту песню, мессер Леонардо? А я про другую: я надумал послать тебя в Милан к моему другу, светлейшему герцогу Лодовико ди Моро.

Леонардо поднял ясные равнодушные глаза и пристально посмотрел на вельможу.

– Зачем это угодно вашей светлости? – спросил он просто.

Лоренцо несколько минут молчал и, хмурясь, играл кистью своей шелковой подушки.

– Тебе это все равно, наконец, – произнес он уклончиво. – Довольно и того, что тебе будет там лучше. У нас все здесь переменилось, и вместо ярких цветов мы должны были бы украшать наши дворцы черными флагами.

Лоренцо поник головой и с грустью смотрел на свои блестящие покои с позолотой на расписных потолках, со стенами, украшенными дорогими восточными коврами и аллегорическими картинами, на всю эту роскошь мраморных статуй среди торжественного безмолвия портретов предков… В его голове мелькнуло тяжелое воспоминание об ужасной смерти несчастного брата Джулиано, погибшего два года назад.

Лоренцо заметил на лице Леонардо выражение у довольствия, когда предложил ему ехать в Милан: Милан представлялся воображению художника тем городом, который был способен удовлетворить его стремлению к широкой деятельности.

– Я вижу, что мое предложение тебе по вкусу, – сухо засмеялся Лоренцо. – Это доказывает, что ты не особенно будешь грустить о нашем дворце. Что ж, все к лучшему. Мне же хочется выказать расположение к моему брату и другу, светлейшему герцогу Сфорца, и для этой цели, право, я не найду человека лучше тебя. Ты поедешь, мессер, моим послом в Милане и передашь от меня герцогу лютню, при сем, конечно, сумеешь показать ее превосходные качества, а еще больше свои превосходные таланты инженера и архитектора. Ну, что же ты на это скажешь?

Леонардо задумался.

– Я попрошу у вашей светлости несколько дней для размышления.

– Для размышления? Хорошо. Я знаю, ты над всем любишь размышлять. Ну, да это твое дело, но только размышляй не особенно долго. А теперь я больше тебя не держу мессер Леонардо, ступай; да скажи, доволен ли ты своим помещением? Я не хочу, чтобы кто-нибудь был у меня недоволен…

Рисунок Леонардо да Винчи

И величественным жестом вельможа простился с художником.

Леонардо сидел в своей мастерской, с глубокой задумчивостью устремив взгляд в окно, на темную листву кипарисов сада Медичи. Ночь была тихая, благодатная, и легкий ветер доносил до художника шелест померанцевых деревьев и аромат их молочно-белых цветов.

Леонардо думал о Милане и герцоге Сфорца, и в глазах его уже не было нерешительности. Напротив, они смотрели бодро и уверенно. Наконец он взял перо и начал писать.

«Пресветлейший государь, – писал Леонардо, – приняв во внимание и рассмотрев опыты всех тех, которые величают себя учителями в искусстве изобретать военные снаряды, и найдя, что их снаряды не отличаются от общеупотребительных, я, без всякого желания унизить кого бы то ни было, постараюсь указать Вашей светлости некоторые принадлежащие мне секреты, вкратце перечислив их:

I. Знаю способ постройки легких, очень удобных для перевозки мостов, благодаря которым можно преследовать неприятеля и обращать его в бегство, и еще других, более прочных, которые могут противостоять огню и приступам и которые к тому же легко устанавливать и разводить…»

Он писал долго, перечисляя массу познаний, касающихся военного дела, говорил, что умеет делать пушки, мортиры, умеет копать рвы и подземные ходы без малейшего шума, умеет строить корабли и сооружать снаряды, годные для морского сражения. Потом он приступил к перечислению своих мирных занятий: