Обмани меня дважды - Мередит Дьюран

Так неужели она должна убегать следующие сорок лет? Неужели у нее так и не появится шанса на нормальную жизнь? Этим летом она впервые подумала о том, что, быть может, ей стоит начать бороться, а не убегать.

Положение противника было много выше ее положения. Бертрам – аристократ, имеющий источники, соответствующие титулу барона. Но он совершил ошибку. Он сговорился с герцогиней Марвик, и она передала его письма дальше. Оливия украла несколько этих писем – одно особенно интересное, в котором он написал герцогине:

«…Что касается этих «досье», как вы их называете, я не могу ничего сделать, разве только высказать свое удивление и отвращение. При мысли о том, что Марвик будет собирать секретную информацию о людях, считающих его своим другом, меня охватывает такое омерзение, описать которое я не способен и вполовину.

Представить себе не могу, какого рода информацию он собрал против меня. Но ради того, чтобы раскрыть этот шпионаж, я с радостью поддержу любые ваши усилия разоблачить его».

Оливия ни на секунду не поверила в то, что досье действительно могло содержать доказательства добродетелей Бертрама. Этот человек был до злобы предан своей власти. Подумать только: когда восемнадцатилетняя девушка предпочла жить своей жизнью вместо того, чтобы прозябать под его ногтем, он отправил убийцу расправиться с нею! Может ли такой человек быть более добродетельным в других своих деяниях? Что бы ни было в этом досье, в нем наверняка есть ключ к тому, чтобы навсегда разоружить его. И она должна разыскать это досье.

В этой куче бумаг его нет. Оливия снова надела очки, при этом у нее подвело живот. Томас Мур прочешет весь город, чтобы найти ее. А ведь слуги обычно судачат, и она прекрасно понимала, как они опишут свою новую экономку. Рыжеволосая, ростом с мужчину? Как только до Мура дойдет хотя бы отзвук эти слухов…

На книжной полке справа не было ничего, кроме папок. Оливия смотрела на них, споря сама с собой. Понадобится очень много времени, чтобы просмотреть их содержимое.

А вот ее время истекает даже сейчас.

Поднявшись со стула, Оливия взяла две папки – столько она могла спрятать в своих юбках. А потом, успокоив себя, направилась к двери. Да, она воровка. Да, она поступает подло. Но, если Мур поймает ее, она умрет.

– Мы здесь все делаем не так! – огрызнулась Полли.

Оливия прикусила язык, чтобы не ответить ей в том же духе. С утра она уже чувствовала себя измученной, в чем не было ничего нового: последние две недели она почти до полуночи читала документы, которые ей каждый день удавалось тайком спрятать в своей комнате. Впрочем, ни один из них не имел отношения к ее делу. Однако, как ни странно, Оливию все больше очаровывали личные записи Марвика.

Марвик пишет – или писал – поразительно. Он делал заметки о каждой прочитанной книге, он записывал свои мысли о всевозможных вещах – о дипломатических кризисах, о сельскохозяйственных изданиях, о природе добра и зла, о качествах великих людей. Он писал как ангел, проявляя такую эрудицию, что Оливия изводилась от зависти. Латынь она изучала всего лишь год, а греческий вообще не учила; порой ночью она задерживалась в библиотеке, пытаясь перевести его цитаты с помощью словаря – просто для того, чтобы доказать себе, что она на это способна.

Чего бы только Оливия не отдала за возможность учиться в Оскбридже! Но она знала, что ни один из университетов не мог бы гарантировать такой способности проникать в суть вещей, какую демонстрировали заметки герцога. И как можно сопоставить эти изящные, удивительные труды с монстром, который прячется наверху в своих покоях? У нее было такое чувство, будто она читает заметки призрака, с которым с радостью встретилась бы, когда он еще был жив.

Это растущее восхищение было извращенным и неприличным. Но она же должна обыскать его кабинет, не так ли? Должна взглянуть на каждый документ, чтобы не пропустить нужный. Таким образом, каждую ночь Оливия бодрствовала до половины третьего, когда просто заставляла себя лечь в постель, а каждое утро, до рассвета, пробиралась в библиотеку, чтобы похитить новую порцию документов.

Оставалось просмотреть всего две папки. В то утро кухарка застала Оливию в тот момент, когда та засовывала их под свой матрас. Кухарка пришла, чтобы обрушить на Оливию список таинственных историй, произошедших в кухне. Пропало пять фунтов трюфелей. Куда они делись? И почему это опять нужно запаивать посуду? Ее же чинили всего месяц назад.

Джонз, с которым Оливия обсудила это за завтраком, не мог ничего объяснить. Похоже, особенно его взволновала пропажа трюфелей, потому что он принялся опрашивать всех, кто работал в кухне. Тем временем Оливия пошла проверить горничных и обнаружила в утренней комнате чудовищную сцену: Полли чистила кремово-розовый ковер чайными листьями. На ворсе уже осталось несколько коричневатых полос.

– Отныне ты будешь использовать для чистки соль, – сказала ей Оливия.

– Соль?!

Оливия не особо хорошо разбиралась в таких вещах, однако это знала совершенно точно.

– Светлые ковры чистят только солью, – твердо сказала она.

Сердито пожав плечами, Полли убрала свою щетку и снова принялась подметать.

– Стой! Не надо втирать чаинки в ворс! Неужели ты не видишь – от них остаются пятна.

Полли опустила швабру.

– Тогда, может, я пойду?

Разбросав повсюду чайную заварку?

– Разумеется, нет, – отрезала Оливия. – Сначала ты соберешь все чайные листья, а затем принесешь соль и почистишь ею ковер.

– Соберу заварку руками?

– Конечно, руками. Иначе пятен станет еще больше.

Сложив руки на груди, Полли мрачно уставилась на нее. Слишком поздно Оливия поняла, что делает то же самое. Когда их глаза встретились, Оливия подумала о том, насколько нелепой должна показаться эта сцена всякому, кто пройдет мимо: горничная и экономка были почти одного возраста, и отличить одну от другой можно было лишь по кольцу с ключами, висевшему на поясе у Оливии.

Верхняя губа Полли насмешливо изогнулась. Она была миловидной девушкой с большими карими глазами и каштановыми волосами – кстати, почему она не носит чепец, как полагается? Эти кудряшки надо прикрыть.

– Вы – ирландка? – спросила Полли.

Этим она, конечно, хочет оскорбить ее. Оливия не переставала удивляться, как примитивно устроен мир: если человек незаконного происхождения, он становится объектом насмешек. А если его происхождение законно, но он родился в «неподобающем месте», то тоже заслуживает презрения.

К счастью для себя, Оливия не вкладывала средства в общепринятые достоинства и добродетель: насколько ей было известно, их, как правило, поддерживают лицемеры. Она вздернула подбородок, понимая, что если отступит хотя бы на дюйм, ей уже не вернуть этого пространства.

– Соль, – повторила она сухо, – тоже хорошо собирает пыль. И не оставляет пятен на ковре.