Обмани меня дважды - Мередит Дьюран

Оливия сжала губы, чтобы сдержать их дрожь. Пока он ее не отпустит, она больше не промолвит ни слова. Она ведь не знает, какие слова спровоцируют его еще больше.

Герцог приподнял бровь, и это просто потрясло Оливию, потому что оказалось первым живым движением на его холодном лице.

– Молчите? Но еще мгновение назад вы хотели мне сказать очень много. – Он положил большой палец на ее нижнюю губу, а затем с силой провел по ней. Оливия ощутила солоноватый вкус его кожи.

Этого не может быть. Оливии казалось, что она выбралась из собственного тела и наблюдает за этими невероятными мгновениями со стороны: герцог Марвик заигрывает с ней!

Он убрал палец с ее губы. А потом поднес его к своему рту. Попробовал ее на вкус! Их глаза встретились; его – невыносимо голубые, без искринки зелени или золота, которые нарушили бы их возбуждающую голубую насыщенность. По телу Оливии пробежало какое-то странное волнение.

Презрительно хмыкнув, Марвик уронил руку.

– Неповиновение, – проговорил он. – Его вкус меня не устраивает. – Он снова отошел от Оливии и взглянул на нее с неожиданным жестоким удовольствием. – Тем не менее. Исправление дерзких слуг всегда было одним из моих умений.

Так вот почему никто не хвалил красоту его телосложения, форму рта и блеск глаз. Безупречность не всегда прекрасна – порой она пугает.

– Ваша светлость… – шепотом заговорила Оливия, однако герцог перебил ее:

– Полагаю, никакого мистера Джонсона не существует. Вы краснеете, как девственница, мэм.

Оливия отвернулась и, глядя на стену, быстро произнесла:

– Прислуги уверяют меня, что вы никогда не были трусливым человеком, который жестоко обращается со слугами…

Его кулак впечатался в стену.

Оливия открыла рот. Ничего не вышло. Его кулак не достал до ее уха какого-то дюйма.

– Нет, я именно такой человек, – с горечью сказал он. – Или вы считаете, что вам приснился этот случай?

Оливия бросила на него испуганный взгляд. В его лице появилось что-то темное, презрительное. Герцог потянулся к выключателю газа, и опускающийся полумрак скрыл его.

Оливии хотелось убежать, но она не была уверена, что будут ли повиноваться колени. Дыхание давалось с трудом, воздух застревал где-то в горле. Так что же он за человек? Что за чудовище? Поскольку Оливия не видела ничего такого, что сделало бы ее бегство проявлением коварства, потому что весь пол был завален всевозможными…

Бумаги…

Как ей хотелось, чтобы голос не дрожал.

– Проще оставить меня здесь. В противном случае вам придется побеспокоить себя нападением на другую женщину.

– Должно быть, вы находитесь в очень отчаянном положении, миссис Джонсон, если хотите остаться на этом месте.

И снова она уловила в его голосе презрительные нотки. Но Оливия поняла, что это презрение относилось не к ней. Герцог хотел сказать, что только находящаяся в отчаянном положении может захотеть работать на него. А презирал он самого себя.

Такое отношение настолько не вязалось с ее представлением о Марвике (надменность, тщеславие, высокомерие), что Оливия смутилась. Она лихорадочно придумывала ответ.

– Я не осуждаю вас. – Какая ложь! – Спиртное и не то может сотворить с человеком…

Он резко рассмеялся.

– Но я трезв, мэм. И весь день был трезвым.

Оливия едва не вскрикнула. Если он был трезвым, бросая в нее бутылку, если он трезв даже сейчас, тогда алкоголь не имеет отношения к его порочности: зло – это его сущность.

Она не допустит, чтобы герцог понял по голосу, как она потрясена: Оливия чувствовала, что это доставило бы ему удовольствие.

– Если не спиртное, то что же вам было нужно, когда вы звонили?

Судя по короткой паузе, эти слова его удивили. Но затем последовал слегка насмешливый ответ:

– Пули.

Смелость Оливии разлетелась на части. Она неуверенно двинулась вдоль стены к двери. Пробежав через гостиную, Оливия вылетела в коридор, где поджидал ее Джонз – настоящий трус.

– Ну что? – встревоженно спросил он.

Покачав головой, Оливия обхватила себя руками и прошла мимо него. Она не могла понять, хотел ли Марвик своими словами напугать ее или говорил правду. Но если последнее…

Джонз поспешил следом за ней.

– Так послать наверх бутылку? – спросил он.

– Несколько. – И подсыпать в них яд из болиголова.

Мысль об этом была такой мрачной и пугающей, что Оливия пришла от нее в ужас. Но если бы она произнесла эти слова вслух, Джонз вовсе не был бы изумлен. Судя по тому, что его ничего не удивляло, он уже давно отступился от своего хозяина.

Однако, спустившись вниз, Оливия поняла, что вспоминает выражение лица герцога. Отвращение, появившееся, когда он ударил кулаком по стене. Выражение было отвратительным и совершенно не вязалось с предательски красивыми чертами его лица.

А еще Оливия осознала, что прикасается рукой к своей губе. Оливия потерла ее костяшками пальцев. Он – тиран, сумасшедший. Она даже думать не будет о том, что его беспокоит. Ничто на свете не может оправдать его поведение.

Впрочем, причины были ей известны. Она же читала письма герцогини. Судя по тому, как они поразили ее и какое вызвали отвращение, оставалось только догадываться о том, какой эффект они произвели на Марвика.

Как Оливия жалела, что прочитала их! Потому что он не заслужил этой внезапной, мимолетной симпатии, совершенно смешной, испытывая которую… это ощущение совсем не похоже на желание защититься, а как раз наоборот.

Проснувшись на следующее утро, Оливия ощутила отвратительное чувство обреченности. Она не могла связать его даже с Бертрамом – нет, оно исходило сверху, из покоев, в которых, как в мерзкой берлоге, томился герцог Марвик.

Оливия в одиночестве позавтракала в гостиной, примыкающей к ее спальне. Сквозь стены до нее доносились приглушенные голоса служанок, готовящих себе еду за длинным столом в галерее. Ей показалось, что голоса звучат довольно тихо, без обычных выкриков. Возможно, кто-нибудь – Викерз скорее всего – рассказал всем о прошлом вечере.

Когда Оливия вышла из гостиной, чтобы дать служанкам задания, ее подозрения подтвердились. Полли, Мьюриел и Дорис поздоровались с нею очень кротко, а Мьюриел, прежде чем выйти из галереи, прошептала:

– Вы очень храбрая.

Храбрая? Вероятно, Викерз услышал от Джонза весьма приукрашенный рассказ о произошедшем. Оливия вовсе не ощущала себя храброй. Неожиданно она почувствовала себя подавленной. Впрочем, герцог – не ее забота. Он может жить или умереть, как ему хочется.

Хотя ее вполне устраивает, чтобы он жил до тех пор, пока у нее не появится шанс обыскать дом.