Друиды Русского Севера - Евгений Лазарев

В. М. Иллич-Свитыч еще совсем молодым погиб в автокатастрофе. Его соратники и последователи продолжили начатое им дело, уточнив и откорректировав отдельные положения новой теории, которые не были им доработаны. Стало ясно, что афразийские языки (так сейчас обычно называют языки семито-хамитской семьи) скорее всего представляют собой самостоятельную макросемью, столь же древнюю, как и ностратическая, и в прошлом контактировавшую с ней. Но панорама былого ностратического языкового единства от этого не стала менее грандиозной: поистине, ностратический оказывается праязыком для большей части Северного полушария (в дальнем родстве с ним, возможно, находятся также палеоазиатские языки Крайнего Севера Дальнего Востока, юкагирский язык и язык дальневосточных нивхов). Недаром А. Б. Долгопольский еще в 60‑е годы употреблял не европоцентристское по своей сути определение «ностратический», а слово «борейский», то есть «северный» (в противоположность языкам Южного полушария — «австрическим», «южным»).

Данная теория имеет непосредственное отношение к теме этой книги. Ностратическая языковая общность охватывает значительную часть ареала, относящегося к территории современной России, и относится ко временам позднего палеолита, к XI–XIII тыс. до н. э.. А единство праиндоевропейцев, прауральцев и праалтайцев, по-видимому, существовало и позднее, после отделения пракартвелов и прадравидов. Эту подгруппу ностратической макросемьи Н. Д. Андреев называл «бореальной» (не путать с термином «борейский»!), относя время ее распада и формирования праязыков трех соответствующих языковых семей к рубежу верхнего палеолита и мезолита.

Как же определяют хронологию этих процессов, не зафиксированных письменными источниками? Дело в том, что еще в середине XX века американский лингвист Моррис Сводеш разработал метод «датировки с помощью языка» — глоттохронологию. Он установил, что основной словарный состав того или иного языка (отсюда «стословный список Сводеша») изменяется примерно с одинаковой скоростью: если два языка произошли от общего предка, то каждый из них через тысячу лет сохранит 81 % изначальной базисной лексики. А количество совпадений основного словаря в языках-потомках составит 66 %, и т. д. Значит, для родственных языков нетрудно рассчитать, пусть приблизительно, дату их разделения.

С определенными поправками метод М. Сводеша был признан мировой лингвистикой. Вот только «работает» этот метод вроде бы лишь до «глубины» 8–9 тыс. лет: потом слишком мало становится в разошедшихся языках общих слов, велика погрешность статистической ошибки… Однако компаративисты московской школы утверждают: метод Сводеша можно применять не только к наречиям ныне существующим либо известным по древним памятникам письменности, но и к реконструированным праязыкам. И если мы восстановили основной словарный состав, скажем, для праалтайского и прауральского, то можем рассчитать, когда разделились эти праязыки.

Значит, можно заглянуть и в доностратические глубины? Да, этим занимается современная макрокомпаравистика. Достигнутые результаты, еще нуждающиеся в уточнении, тем не менее очень помогают конкретизировать реалии арктической протоцивилизации. Но, конечно, наиболее отработана и продуктивна ностратическая база данных, ставший уже почти классическим словарь лексем, начало которому положено В. М. Иллич-Свитычем и А. Б. Долгопольским.

Первое впечатление от знакомства с ностратическим словарем — это обилие корней, созвучных современному русскому, знакомым со школы европейским языкам, а также некоторым языкам российских северян, в частности саамскому. То есть многие слова, которые мы, современные люди, нередко произносим всуе, представляют собой настоящие памятники, которые в несколько раз старше прославленных «семи чудес света»!

Вот лишь некоторые примеры, в немного упрощенной транслитерации (звездочка перед словом маркирует любые реконструированные словоформы; прописная буква означает не вполне точную реконструкцию: допустим, возможны и глухой, и звонкий варианты звука; буквой V сейчас принято обозначать гласный неизвестного качества, который при чтении для удобства можно произносить как неопределенное Э).

Ностратическое слово *burV соответствует русскому буря; *Karд — русскому кора; *KaSV — это кость; *Kьрд — кипеть; в ностратическом *KU/p/a, куча, нетрудно усмотреть генетическое родство с русским словом купа (груда, куча). *Lipa с ностратического переводится как липкий; *lapa — плоский (сравните с русским лапа); *lVga — лежать («г» в русском появляется в форме лягу); *manga — сильный, крепкий; в русском однокоренное слово — много (многочисленный); *nimi — имя (тут к ностратическому ближе не русская, а уральская форма этого слова — *nime); *padV — падать…

Этот впечатляющий словарик русско-ностратических изоглосс (общих слов) можно продолжить. Ведь из почти четырех сотен этимологий, отработанных В. М. Иллич-Свитычем и опубликованных в его трехтомном «Опыте сравнения ностратических языков», русские корни узнаются примерно в 20 % случаев (не считая других, более сложных соответствий, требующих специального исследования). Процент очень высокий! В целом он сохраняется и в гораздо более полной базе «Вавилонской Башни». Конечно, это не означает, что мы сейчас говорим на языке палеолитических предков, однако русский язык — действительно своеобразный «заповедник» древних языковых форм. Как, кстати, и саамский, в совокупности его диалектов, и ненецкий, и языки балтов, и, конечно, санскрит Древней Индии: у авторов эпохи романтизма были определенные основания считать его праязыком для многих известных им современных народов.

Очень важно, что в русском легко узнаются ностратические формы служебных слов, местоимений и т. п. Например, *Ko — кто; *mi — я (в русском «м» появляется в косвенных падежах — меня, мне, мной и т. д.); о форме я, точнее азъ, мы еще поговорим. А ностратическая побудительная частица *-kа? И более десяти тысяч лет назад наши предки, желая сказать: «принеси-ка», «возьми-ка», добавляли к глагольной форме ту же частицу! Или уменьшительный суффикс имен *-kа: лапушка, детка в русском, — такой же суффикс добавляли и носители ностратического языка…

Интересно, что некоторые очень древние, палеолитические, словоформы дошли до нашего времени, так сказать, в «угнетенном состоянии» — в кругу слов, считающихся вульгарными или блатными. Скажем, ностратическое *kap’a— хватать — находит соответствие в русском слове хапать; ностратическое *čV’mV — есть, питаться превратилось в шамать. Возможно, это отголоски каких-то давно забытых общественных конфликтов, когда более древние слова становились уделом простого народа, а те, кто определял официальное мировоззрение, лексику и т. п., по каким-то причинам отдавали предпочтение словам заимствованным, иноязычным (хотя, возможно, и не совсем чуждым, генетически родственным, но в тот исторический момент ставшим более «престижными»).

Некоторые слова северного праязыка дожили до наших дней в памятниках фольклора. Вряд ли можно сомневаться в том, что многие образы сказок — это полузабытые (и часто приниженные, упрощенные) отголоски древних религиозных верований. В число этих образов, возможно, входит и Кощей Бессмертный. Смысл самого слова кощей — и бытовой (тысячу лет назад русичи так называли смерда), и сказочный (комичный костлявый старик, который всегда оказывается побежденным) — это, возможно, и не смысл вовсе, а переосмысление (в частности, по созвучию со словом «кости»).