Отражение в мутной воде - Елена Арсеньева

Виталий с отчаянным выражением кивнул.

– Тина, мне просто ужасно не хочется говорить на эту тему!Подробностей не знаю, но сегодня мне удалось выяснить, что у Вальки была… ну,была еще одна знакомая в Нижнем Новгороде. И ее описание в точности совпадает стем портретом, который вы мне рисовали.

«Еще одна знакомая…» Ну что ж, эвфемизм не хуже прочих! Онведь мог просто брякнуть – «любовница», а то и еще хуже – «сожительница». Ещеодна сожительница, стало быть.

– А ведь я никаких портретов не рисовала, – глухо сказалаТина. – Почему я должна вам верить?

– Да подумаешь, бином Ньютона! – с неожиданной злостьювыкрикнул Виталий. – Брюнетка, лет двадцати семи – тридцати, высокая, худая,длинноногая, лицо бледное, глаза карие, раскосые. Этакая швабра с лягушачьимртом – не мои слова, цитирую человека, который видел их с Валентином вместе. Нучто, совпадает? Совпадает, скажите?

Тина слегка кивнула, подумав, что так припечатать незнакомку– «швабра с лягушачьим ртом», это же ужас! – могла только женщина, оскорбленнаяв лучших чувствах. Может быть, и она была неравнодушна к Валентину? Или дажеимела некие права ревновать его? А если так, то сколько же их было, этих«девушек Валентина», этих «знакомых-сожительниц», в число которых затесалась иТина?..

Виталий между тем окинул взглядом стол, вскочил, выхватил изнавесного шкафчика еще один стакан, наполнил его доверху пепси-колой и залпомвыпил.

Сел, с яростью глядя на Тину:

– Теперь вы поняли? Вы, наверное, и впрямь его любили, а онзабавлялся от души. Но, наверное, сердцем вы что-то такое чувствовали, поэтомуи увидели тот сон – вещий, можно сказать! Понимаете, я сегодня поговорил содним очень хорошим психотерапевтом, и он мне все это объяснил.

– Психотерапевтом? – не веря своим ушам, повторила Тина. –Ничего себе! И что он мне прописал? Ходить два раза в неделю на гипноз кГоланду? Пить транквилизаторы? Или сразу лечь в психушку?

– Да нет, – криво усмехнулся Виталий. – Если честно, онпрописал… физиотерапию.

– Это как? – непонимающе вскинула она брови.

– Как? Да вот так!

Внезапно вскочив, Виталий сдернул Тину со стула и резко,сильно прижал ее бедра к своим.

– Вот так, – пробормотал хрипло, зарываясь лицом в ееволосы. – Клин клином вышибать, поняла?

Под его руками пополз с плеч холодный шелк, и вереницавлажных, жарких поцелуев протянулась от плеча к уху.

Задрожав, Тина попыталась отстраниться, откинулась, однакохалат предательски скользил, а губы Виталия уже впились в ее грудь.

Мгновение она изумленно смотрела сверху на рыжую макушку –словно какой-то огромный таракан вдруг стиснул ее в своих мохнатых, членистыхлапах! – а затем, рывком выпростав руку из рукава, вдруг вцепилась в волосыВиталия и дернула что было сил.

Он отпрянул с криком боли, а Тина мгновенно запахнула халати туго-натуго перепоясалась. Ее трясло, а лицо горело – то ли от стыда, то лиот странных позывов разбуженной против воли плоти… то ли от брезгливости, онасама толком не понимала.

Виталий мгновение смотрел на нее незряче, дико, потом провелладонью по лицу, и оно вновь приняло то холодновато-насмешливое выражение,которое имело раньше.

– Извините, – пожал слегка плечами и сел. – Забавные у нас свами получились поминки, верно?

Тина осталась стоять. Она растерялась от его самообладания.Больше всего ей хотелось отвесить Виталию звонкую пощечину, а то и две, а потомвыгнать взашей! Не то чтобы ее так уж разозлил этот внезапный сексуальныйпорыв. Скорее та боль, которую он причинил рассказом о похождениях Валентина, –вполне сознательно причинил, как выяснилось теперь! Но уж если так, надо былобить его по лицу сразу. А если наброситься сейчас, после некоторого перерыва,это будет выглядеть нелепо.

И все-таки – что теперь делать? Сесть и как ни в чем небывало продолжить пирушку? Вот именно что пирушку… А тем временем Виталийпридет в себя, осмелеет и, вполне может статься, повторит попытку обольщения.

Тину снова передернуло. Нет, нет, она… этого нельзядопустить ни в коем случае! Ведь обида на Валентина так велика, что Тина вполнеможет уступить только из мести, из мимолетного желания взять реванш, доказатьсебе самой, что по-прежнему желанна мужчине, – да просто забыться, наконец! Нотот, кому она мечтает отплатить, уже свободен от суеты. И месть эта обернетсяпротив нее же самой: утром ударит брезгливостью, отвращением к своемумимолетному распутству. И выбраться из этого рвотного состояния будет кудатруднее, чем просто пережить обиду на неверного любовника. Тем более что мертвыене имут не только сраму, но и земных обид.

А Виталий между тем неторопливо снял хрустящую обертку сяркой конфетной коробки, открыл ее, полюбовался нарядными шоколадками,завернутыми, лежащими в хорошеньких гнездышках, выбрал одну, развернул фольгу,положил в рот, со вкусом облизнув губы…

Тина даже задрожала от злости!

– А скажите… – начала с улыбкой, подчеркнуто миролюбивымтоном, – вы когда, собственно, задумали улечься со мной в постель? Еще до того,как сюда пришли, или это мой халатик вас так вдруг возбудил?

Виталий взглянул настороженно, однако ответил с бесшабашнойухмылкой:

– Да как вам сказать… Вообще-то коньяк был куплен чисто вмедицинских целях, если вы это имеете в виду. Я же понимал, каким ударом длявас станет известие о Валькиных похождениях, ну и подумал: посидим, поговорим,расслабимся… Халатик, конечно, тоже сыграл свою роль. И шум воды, когда вы былив душе. Сознаюсь: с трудом удержался, чтобы не ворваться в ванную. Вы любитезаниматься любовью в ванне? Я – обожаю. Это особое наслаждение!

Глаза его блеснули.

Тина опешила. Однако же быстро он сгруппировался для новогоброска! Ну уж нет!

– В медицинских целях, говорите? Ну-ну, – кивнула она. – Какговорится, одно лекарство лечит, другое калечит? У вас что, несварение желудкаот коньяка, что вы его не глотаете, а втихаря выпускаете в стакан спепси-колой?

Виталий замер, потом ошалело оглянулся на предательскийстакан, из которого он так старательно «запивал» каждую рюмку. Да… по-прежнемуполон!

Посмотрел на Тину – и тотчас отвел глаза.

– Ну, я… – пробормотал, пытаясь вернуть на лицо этуразудалую усмешечку, – если честно… коньяк оказался слишком крепкий, я простобоялся оплошать… ну, вы понимаете?