США во Второй мировой войне. Мифы и реальность - Жак Р. Пауэлс

Политика «умиротворения» рухнула в конце лета 1939 года из-за польского кризиса. «Умиротворение» теперь официально не существовало, но его призрак продолжал преследовать коридоры власти по обе стороны Атлантики. «Мюнхенцы», такие, как Чемберлен, оставались у власти в Лондоне и Париже и тайно продолжали преследовать цели этой дискредитировавшей себя политики. Общественное мнение заставило их объявить войну нацистской Германии, но это было, действительно, «странной войной», «странной маленькой войной», drôle de guerre, как говорили французы, или, как выражались немцы, Sitzkrieg, «сидячей войной», в течение которой англичане и французы просто сидели сложа руки и наблюдали, как была захвачена Польша. Лондон и Париж явно надеялась, что Гитлер в конечном итоге обернется против Советского Союза, и принимались меры, чтобы помочь ему в этой миссии. Французские и британские высокопоставленные чиновники и военные деловито строили различные планы атаки в течение зимы 1939–1940 годов, но не против Германии, а против СССР, например, в виде операции с Ближнего Востока для захвата нефтяных месторождений Баку75. В Соединенных Штатах также многие ведущие деятели продолжали надеяться, что Гитлер вскоре придет к соглашению с Великобританией и Францией и тогда он будет свободен, чтобы посвятить все свое внимание безраздельно Советскому Союзу. После победы Германии в Польше, например, посол Америки в Берлине, Хью Р. Уилсон, выразил надежду на то, что британцы и французы смогут разрешить свой бывший «некстати» конфликт с Германией таким образом, чтобы фюрер наконец получил возможность раздавить большевистский эксперимент Советов на благо всей западной «цивилизации».

Через несколько месяцев, 4 марта 1940 года, вышеупоминавшийся Джеймс Д. Муни, вице-президент General Motors, посетил Гитлера в Берлине в качестве неофициального посланника президента Рузвельта. Он призвал к миру в Западной Европе, но намекнул, «что американцы с пониманием относятся к позиции Германии по отношению к вопросу о жизненном пространстве», другими словами, что они не имеют ничего против его территориальных притязаний на востоке. Идея того, что Германии нужна свобода в Восточной Европе, также пропагандировалась коллегой Уилсона в Лондоне, Джозефом П. Кеннеди, отца будущего президента Кеннеди. Что касается американских средств массовой информации, они изо всех сил пытались убедить американский народ, что международный коммунизм, штаб-квартира которого находилась в Москве, представлял собой гораздо большую опасность для их страны, чем немецкие или итальянские версии фашизма. В католических и в протестантских изданиях «подрывная деятельность коммунистов» была определена как «огромная угроза для страны» и, наоборот, Гитлер оценивался как великий «спаситель от большевизма». Тех, кто настаивал, что фашизм был большей опасностью, клеймили как обманутых Москвой; антифашизм станет популярным позже, во время войны, но довоенные антифашисты Америки – лучшим примером из которых являются смелые члены интербригады имени Линкольна, сражавшиеся против сил Франко в Гражданской войне в Испании, – в глазах американского истеблишмента совершили ошибку тем, что «преждевременно стали антифашистами»76.

Так вот и случилось, что, несмотря на фашистскую агрессию в Европе, Соединенные Штаты стали свидетелями новой версии антикоммунистической (и антисоветской) «борьбы с красной угрозой». Во время этого второго «приступа» так называемой «маленькой красной паники» президент Рузвельт счел целесообразным объявить себя «воинствующим антикоммунистом». Правда, СССР сам невольно «лил воду» на мельницу этой новой «красной паники», начав войну против Финляндии – своего соседа, отвергнувшего предложение советской стороны об обмене территориями. В результате корректировки границы, вырванной у финнов в этой «зимней войне», советская сторона смогла укрепить оборонительную систему вокруг города Ленинграда с его жизненно важными отраслями промышленности, в том числе танковыми заводами. Когда в 1941 году на советскую землю пришла война, это оказалось одним из решающих факторов для города, который смог с трудом, но все-таки выдержать жестокую блокаду, продлившуюся восемьсот дней. Тем не менее родина большевизма дорого заплатила за эту «маленькую войну» против Финляндии в плане потери международной поддержки и престижа77.

B 1939–1940 годах мнения о войне разделились среди американского народа в целом, а также внутри американской правящей элиты. Тем не менее правящая элита США оставалась антикоммунистической, а не антифашистской, и осноная группа влиятельных профашистских американцев надеялась, что рано или поздно Гитлер реализует их самые заветные фантазии, повернувшись против Советского Союза. Поэтому они готовы были так же принести Западную Европу на алтарь антикоммунизма и антисоветизма, как Лондон и Париж уже пожертвовали Европой Восточной. Откровенно симпатизирующие Гитлеру Генри Форд и Чарльз Линдберг задавали тон в движении «Америка в первую очередь», которое выступало против любой формы вмешательства в европейский конфликт; и в Конгрессе так называемое изоляционистское большинство сопротивлялось любым попыткам вовлечь Соединенные Штаты в войну в Европе. Изоляционистам противостояли сторонники интервенции, которые высказались в пользу американского вмешательства в войну на стороне Великобритании, единственного остававшегося в Западной Европе противника Гитлера. Сторонники вмешательства руководствовались такими факторами, как важность деловых связей, но также и культурными, этническими, интеллектуальными и чисто эмоциональными связями с Великобританией, искренней заботой о судьбе демократии в Европе, и страхом перед тем, что рано или поздно Соединенные Штаты сами могут стать жертвой нацистской агрессии.

Американское правительство также разделилось. Идею вмешательства на стороне Великобритании, казалось, поддерживал президент Рузвельт, но ее не рассматривали из-за прочности позиций изоляционистов в Конгрессе. Так что в Вашингтоне ожидали – с одобрением или с сожалением, – что «новый порядок», созданный в Европе нацистами, не исчезнет в ближайшее время. Что касается международных отношений, это означало, например, что американское правительство не видело оснований для отзыва своего посла из из Берлина и что нормальные дипломатические отношения поддерживались с французским коллаборационистским режимом маршала Петена в Виши. В конечном счете Виши разорвало дипломатические отношения с Соединенными Штатами в ноябре 1941 года, после американо-британской высадки во французской Северной Африке, которая будет обсуждаться далее в этой книге78.

Тем не менее война в Европе открыла очень привлекательные возможности для американской промышленности, погрязшей в течение почти десяти лет в глубоком экономическом кризисе. Причины Великой депрессии, которая разорила не только Америку, но и все промышленно развитые страны в тридцатые годы, с заметным исключением из этого числа Советского Союза, можно найти в быстром развитии капиталистической промышленной системы. Производительность возросла до такой степени, что предложение товаров начало превышать спрос на них. Как результат хронического перепроизводства, цены, а также прибыль снизились, запасы непроданных продуктов накапливались, и заводы увольняли рабочих или просто закрывали свои двери, тем самым увеличивая безработицу. Обусловленное этим падение покупательной способности вызывало дальнейшее падение совокупного спроса, что ухудшало основную проблему перепроизводства. Печально известный биржевой крах осенью 1929 года не вызывал Великую Депрессию, как часто утверждается или подразумевается, а лишь отразил эти фатальные структурные тенденции: акции на фондовом рынке упали в цене, когда стало очевидно, что не было больше никаких перспектив устойчивого промышленного роста и, следовательно, дальнейшего увеличения прибыли и доходности инвестиций.