Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории - Уилл Селф

Ричард сглотнул и закачался. В воздухе витал всепроникающий аромат «Жики» — немного приторная композиция из цветочно-фруктовых ароматов. Ни слова не говоря, Ричард прошел мимо Рейзера и отправился в уборную, где закусил с Пабло.

Однако большинство «бель-эпок» имели место в клубе «Силинк» — и это случалось все чаще. Где бы Ричард ни был застигнут врасплох Белловыми прихлебателями — в ресторане, в комнате для игры в футбол или в каком-то из двух баров, — сперва он видел их в облике Белла, а уж потом — в их собственном. И при этом неизменно пахло «Жики», пахло Урсулой.

Это беспокоило бы Ричарда гораздо больше, не знай он, что с каждым днем становится все ближе к Урсуле, ближе к тому, чтобы сделать ее своей. Теперь она позволяла ему целовать себя в обе щеки при встрече, а при прощании — в уголок идеальных губ. День за днем, вечеринка за вечеринкой, «дорожка» за «дорожкой» кокаина, губы Ричарда становились ближе к губам Урсулы. Он знал, что нравится ей — да она этого и не скрывала. В его присутствии она больше не рассказывала о своих интрижках — и он был ей за то весьма благодарен. Не так давно она любила поговорить об амурных похождениях — нарочито и холодно, будто желала подсчитать точное количество желчной зависти, которая переполняла все его существо. Теперь же, когда Белл и компания чересчур увлекались своими дурацкими выходками, она частенько брала его за руку и уводила.

Знал Ричард и то, что он балансирует на грани. На работе возникли проблемы. Главный редактор так прямо и сказал ему: давай-ка не волынь, ходи на работу каждый день, просыпайся и сдавай материалы пораньше, иначе в следующем году вместо карьерного роста будет тебе карьерный спад. Редактор устроил Ричарду приличную головомойку, не забыв упомянуть, что его непутевого подчиненного часто видят в «Силинке» в компании Белла со товарищи: «Он, положим, и может себе это позволить — главред покосился на Ричарда сквозь стекла дурацких пятиугольных очков от какого-то дизайнера, — но он поднимает двести штук в год и пишет энное количество тысяч знаков в неделю… — Пауза повисла в плохо проветриваемом воздухе; Ричард думал: я болен, я болен, и все мы здесь больны… — Ну, а ты ему на что?»

«На то», решил Ричард, чтобы Беллу было кого помучить. Хотя он и презирал Белла и весь Беллов свет, его неудержимо влекло к этому ловкачу. Это привело к тому, что Ричард стал испытывать физическое отвращение к Беллу. Теперь он рассматривал его массивную, плотную фигуру не с благоговейным любопытством; нет, теперь это зрелище его откровенно волновало. Лезли всякие мысли о жесткости беллощетины, о плотности белого Беллова мяса, о запахе беллокрови и беллосекреций — мерзкие, тошнотворные мысли. Мысли о том, чтобы прикоснуться к пальцам, печатавшим эти нетерпимые мнения, эти предвзятые суждения, эти безосновательные инсинуации! О том, чтобы прижать губы к осиному жалу этих губ, с которых срывались такие оскорбления, и почувствовать своим языком напоенный ядом его язык!

Ричарду это снилось — и он с криком просыпался в предрассветную влажную и липкую зимнюю стужу.

Словно вызванная этой болезнью, питаемая ею, вездесущность Белла в медиапространстве еще никогда не представлялась Ричарду столь очевидной. Казалось, рекламные щиты, прославляющие его радиошоу, росли как грибы после дождя. Такой щит появился на Черинг-Кросс-роуд, и на Стрэнде тоже. Начиная с давешнего, на Юстон-роуд, — который Ричард непременно проезжал, возвращаясь в лихорадке домой в такси, в три, в четыре, а то и в пять утра, — треклятые щиты вытянулись цепью, точно маяки-напоминатели, дразня его всю дорогу до Хорнси.

Если Ричарду случалось подобрать в метро старый номер «Стэндарт», он непременно оказывался свернутым так, чтобы первой бросилась в глаза Беллова колонка. В обычном своем виде — маленькими параграфами фальшивого насквозь текста. «Неудивительно, что благоуханная Ясмин Филипс так полюбила группу-резидент клуба „Гриндлис Апстейрз“. Это ведь джаз-бэнд — а наша милая Ясмин страсть как любит подержать во рту чью-нибудь „трубу“…». Между параграфами, полными клеветы и поклепа, была вставка, вроде перманентного подзаголовка: звукоподражательное «БОМ» звонящего колокола. Никого этот колокол не спасал — лишь обрекал на отчуждение и индифферентность тысяч пассажиров метрополитена.

Перед Рождеством телешоу Белла стало выходить в эфир чаще. Каждый вечер Минотавр заседал в пластиковом лабиринте студии и заставлял своих «гостей» корячиться под шквалистым огнем ехидных вопросов. Каждое утро был повтор вечерней передачи, чтобы невнимательные зрители, наркоманы пульта, могли вдохнуть воздух Беллосферы и посмотреть нарезку из самой материи времени и пространства вместе со своим чудотворцем.

Ричард подумал о доме, о том, что неплохо бы туда съездить. Отец, в прошлом адвокат, ныне на пенсии, будет рад его видеть. Они будут играть в шахматы и ходить вдоль сонных полей в местный паб — пропустить по кружечке пива, пока жена отца готовит ужин. Впереди будет бежать и задирать ногу у каждой «живой изгороди» отцовский охотничий пес. Отец будет пускать колечки и струйки дыма из трубки. Ричард откровенно и подробно расскажет ему все, что случилось в Лондоне, и они это обсудят. Вдруг у отца найдется мудрый совет касательно того, как вести себя с людьми, подобными Беллу, и как относиться к их деяниям. С первым же глотком настоящего эля он ощутит, что этот мир намного реальней, чем вся лихорадочная возня Белла и компании. А на рождественский ужин будет индейка, притом с начинкой.

Это откровение пришло к нему в уличном сортире близ Ноттинг-Хилл-Гейт, и когда видения домашнего уюта рассеялись, он обнаружил, что привалился щекой и плечом к склизкому желтому кафелю. Человек, который присматривал за туалетом, тряс его за плечо: «Ты это, начальник… береги свой хрен и ширинку застегни, — посоветовал он, — а то оглянуться не успеешь — отрежет какая-нибудь блядешка и завтра продаст на блошином рынке Портобелло-роуд!»

Ричард решил уехать из Лондона на следующий день после корпоративной вечеринки по случаю Рождества. Но до этого он хотел еще раз попытаться покорить вершину под названием Урсула. Если ничего не выйдет — что ж, он смирится, будет жить дальше, развяжется с Беллом и компанией, начнет ставить перед собой более высокие цели, смахнет пыль с прежних идеалов и заново загорится идеей карьерного роста.

Он позвонил ей в то спокойное время, в которое у него должен был быть обеденный перерыв, пойди он в то утро в редакцию.

— Урсула?

— Да?

— Это Ричард.

— Ричард — как приятно тебя слышать! Ты едешь в загородный дом Кельберна на уик-энд? Вроде как ему привезли из Сандоза, ну, из Швейцарии, немного «экстази», и мы там оторвемся по полной.

— Не знаю. Вообще-то я в пятницу собирался к папе ехать. Рождество ведь.

— Да, да, правильно. Я должна была об этом подумать…

— И, если честно, Урсула, Кельберн у меня уже в печенках сидит.

— Я тебя понимаю.

— Урсула…

— Да?

— Мне бы хотелось увидеться с тобой перед отъездом.

— Сегодня вечером я буду в клубе. Я встречаюсь…