Служу по России - Савва Васильевич Ямщиков

дни такое собрание смотрится анахронизмом. Счастливым анахронизмом. Правда, некоторые облагодетельствованные некогда им деятели нашей культуры, до сих пор живущие в хороших квартирах «от Купреева», и рта не открывают на публике и в прессе в память Сергея, спеша хапнуть премии «Триумф», учредителя которой – вора Березовского – разыскивает государство.

Вспомнил я о Купрееве в связи с той поездкой в Петербург отнюдь не случайно. За несколько лет до его смерти и до начала пресловутой перестройки мы выбрались с ним, его женой Ларой и моей дочерью Марфой в Ленинград. Осмотрев прекрасное в белые ночи Петрово творение, отправились на целый день в Павловск и Царское Село. Надо сказать, что в Царском Селе мои коллеги-реставраторы совершили подвиг во имя спасения и возвращения людям шедевров мировой архитектуры и искусства. Немцы осуществили в окрестных петербургских дворцах одно из самых страшных злодеяний против русской культуры. В Царском Селе варвары разрушили всё. Над восстановлением живописного убранства Царскосельского дворца трудилась бригада подвижников, которой многие годы руководил покойный Яков Александрович Казаков – замечательный реставратор и чудесный человек. Мне посчастливилось с ним общаться и делать совместные акции. Из небытия царскосельские реставраторы восстановили росписи потолков, используя архивные материалы, заставили радовать человеческий глаз многочисленные плафоны дворца. Это работа, я скажу как специалист, адски трудная по сложности поисково-оптимальных решений, по гигантской затрате труда. Надо сначала выполнить эскизы, а уже потом переносить их на потолок, а его расписывать невероятно трудно. Недаром великий Микеланджело в одном из своих сонетов пишет о росписях потолков Сикстинской капеллы: «Живот к спине прилип…»

С дочерью Марфой. Ленинград. 1985 г.

Когда мы вдоволь нагулялись по прекрасному царскосельскому парку, затаив дыхание осмотрели лицейские покои великого Пушкина, я предложил Серёже Купрееву и нашим спутницам пойти и посмотреть, что делается у реставраторов. Застали великих тружеников за работой. Купреев наблюдал за каждым их движением с величайшим вниманием, а потом прошептал: «Они – герои!» Спустившись с лесов, один из реставраторов отвёл меня в сторону и говорит: «Савва, мы знаем, что друг твой из «генералов», но сразу видно – мужик-то он нормальный. Может, пообедаем вместе?» Тут же на подсобных рабочих столах, а частично прямо на полу, расстелили крафтовую бумагу, разложили незамысловатое угощение – варёную колбасу, зелёный лук, хлеб и столь пришедшуюся к столу охлаждённую в воде ленинградскую водку. Начались милые сердцу застольные разговоры. Я наблюдал за внимательно и чутко слушающим реставраторов Серёжей. Увлечённо, как большой ребёнок, он внимал мастерам, не пропуская ни одного слова. На улице уже сказал: «Реставраторы – люди, которым надо при жизни памятники ставить…»

От казаковской бригады осталось трое: Борис Николаевич Лебедев, Иван Орестович Алексеев и Виталий Геннадьевич Журавлёв. Всем им уже за семьдесят, но они по-прежнему продолжают совершать свой скромный на первый взгляд подвиг. И когда я в тот приезд в очередной раз шёл по роскошным залам дворца, у меня перед глазами стояли лица этих людей. Главное в них – любовь к своему делу, и она делает лица удивительно выразительными и сильными. Я тогда никого из них не смог повидать и послушать неторопливый и обстоятельный разговор о делах обыденных и насущных. Зато мне удалось познакомиться с завершающим этапом восстановления Янтарной комнаты. И это ещё один подвиг русских реставраторов. Не могу сейчас перечислить всех героев, тех, кто работал, внося вклад в уникальное возрождение шедевра. Руководитель работ – Борис Павлович Игдалов, директор Царскосельской янтарной мастерской. Его помощник Александр Крылов показал мне отдельные элементы восстанавливаемой комнаты, рассказав о тонкостях и методах её восстановления. Меня поразили его слова: «Янтарную комнату не надо искать. Она умерла. Янтарь – материал очень хрупкий и недолговечный. Пока комната находилась во дворце, за ней постоянно следили, заменяли устаревшие фрагменты янтаря на новые. А если она хранится в подземелье, то от нее ничего не останется. Наш же янтарь мы покрываем специальной плёнкой, он не будет разрушаться». Кстати, в дни празднования 300-летия Петербурга посетители Царского Села смогли увидеть возрождённое чудо и воздать славу его творцам.

Работа по восстановлению убранства царскосельских интерьеров – главное, чем жил в это время музей. Главный хранитель – Лариса Бардовская, жена моего друга, реставратора Юрия Боброва – проректора Санкт-Петербургской Академии художеств. Приезжая в Царское, я не устаю наслаждаться тем, как работают она и её коллеги. Вот и сейчас Лариса с нескрываемой радостью провела меня по устроенной ею экспозиции «Николай и Александра», разместившейся в Александровском дворце. Перед глазами, словно наяву, образы венценосной семьи, их трагическое время, заботы, тревоги, поиски путей к Богу. Меня поразила скромность обстановки, лишённой какой-нибудь пышности, показной мишуры. О каком царском золоте говорят нынешние «пытливые» историки и доморощенные политики? Последний император всё до последнего рубля отдал на содержание армии. Я задавал на выставке этот вопрос себе: почему же не приняли опальную императорскую семью их родственники в Англии? Ответ один – не нужны им были люди, следующие канонам и принципам русского православия, впоследствии причисленные к лику святых. Экспозиция в Александровском дворце по сию пору стоит у меня перед глазами как свидетельство чистоты и непорочности людей, творящих отечественную историю.

Возвращаясь из Царского Села в Петербург, я снова вспоминал о Купрееве. Не убери тогда с дороги подразгулявшаяся «демшиза» его и ему подобных, таких, как Н. И. Рыжков, – история России пошла бы по иному пути. А теперь Петербург стал «бандитским», и не по воле тамбовских, воронежских и других «братков», а по мановению рук болтливого Собчака с супругой и его духовных наставников, потакавших каждому разрушительному начинанию бракоразводного юриста.

Я ездил по Питеру, подвергнутому поспешному юбилейному ремонту, и думал: увы, ремонта этого хватит ненадолго. Аврал, подновление декорации, потемкинские деревни. Да, конечно, центр намарафетят к торжествам и ублажат глаз властей предержащих. Но отойдите немного в сторону, загляните в подъезды: повсюду вонь, грязь, шприцы наркоманов. Трудно было Яковлеву – губернатору, получившему расхристанное собчаковское наследие. Раньше бы Общество охраны памятников кардинально вмешивалось в процесс ремонта и реставрации. Сейчас не до Общества охраны и Обществу не до губернаторских забот. Сейчас всё идёт по рыночному накату бесконтрольно. Несколько лет назад меня поразили результаты проверки Счётной палатой, которой руководил один из прорабов перестройки Болдырев, процветающего Государственного Эрмитажа. То, что комиссии не были предъявлены десятки единиц хранения, отсутствующие по непонятным причинам, и не подтверждены страховки выставок, отправленных за рубеж, у истинных музейщиков может вызвать шок. Из бесчисленного множества демократов Болдырев, один из создателей «Яблока»