Осенний Лис - Дмитрий Скирюк

Третий мастер, Родарин, пошел по стопам нибелунгов и выбрал меч Балмунг, врученный некогда юному Зигфриду. И он сумел не только повторить работу древних мастеров: тазхар, живое серебро и тяжелый урган придали лезвию невиданную легкость и тонкость. Но то было еще не все; меч, получивший имя Хриз, в руках владельца мог становиться любым оружием. И все признали его наиболее дивным творением из трех мечей Серой Стали.

Так завершился этот спор.

— И где сейчас те мастера? — спросил Бертольд, молчавший все то время, пока двараг рассказывал свою историю.

— Они ушли, — ответил Рагнур.

— А… А мечи?

— Мечи хранятся здесь, у нас. Мы много торговали раньше с людьми. Многих пытались обучать и кузнечному делу. Но человеческий век недолог, и когда мастер достигает высот своего искусства, уже приходит пора умирать. Немудрено, что последний клинок оружейника — самый лучший. — Гном помолчал. Поднял взгляд. — Теперь вы понимаете, что за меч сходит с наковальни мастера, чей возраст — пара тысяч лет, перед его уходом? Вот потому мы так их и ценим. А сейчас давайте спать.

Он выколотил трубку о каблук, дунул на свечу, и наступила темнота.

* * *

— Государь…

Король Лаутир обернулся. В дверях стоял Отрар.

— Что случилось?

— Клепсидра, Государь…

— Я знаю, — вздохнул тот. — Знаю…

* * *

Обширная пещера, отведенная под склад, была забита бочками, мешками и морожеными говяжьими и бараньими тушами. На многочисленных крюках ровными рядами висели связки копченой рыбы. Было холодно и сыро. С потолка свисали белые сосульки сталактитов. Жуга постоял у входа, убеждаясь, что за ним никто не идет, и задернул тяжелый кожаный занавес.

— Эй! — позвал он вполголоса. — Есть здесь кто-нибудь?

Одна из бочек шевельнулась, и в слабом свете чуть мерцающих пещерных стен замаячила уже знакомая физиономия Орге.

— Лезь сюды, — прошептал он, — но только — быстро.

Лаз оказался донельзя узким. Помедлив, Жуга расстегнул перевязь и влез в отверстие, нащупывая путь мечом. Наткнулся пару раз на что-то мягкое. Гном ругнулся: «Эй, полегче там!»— и резво пополз вперед.

Ползти пришлось долго. Туннель змеей вился в граните скал, Жуга два раза застревал в его узких извивах, и если б не уверенность его странного провожатого, впору было бы впасть в панику. Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем каменная нора расширилась, и оба оказались в обширном зале с низким потолком. Здесь тоже было сыро, но зато тепло. Стены светились словно бы вполсилы, дальние края зала тонули в темноте. В кровь обдирая локти и колени, Жуга извернулся и спрыгнул на пол вслед за дварагом. Огляделся по сторонам.

— Эй, Хагг! — позвал негромко Орге. — Мы пришли.

Золтан выступил из темноты, сопровождаемый легким шорохом, причину которого Жуга понял чуть позже: за парой глаз, блеснувших в полумраке, возникла вторая пара, третья, четвертая… Они подходили один за другим, эти гномы, выбравшие мрак и неизвестность, подходили и замирали неподвижно за спиной Зууба, молча глядя на травника.

— Ну что ж, — помедлив, сказал Золтан. — Спасибо, что пришел.

— Не твоя в том заслуга, Зууб, — Жуга покачал головой. — Я пришел, чтоб разобраться, наконец, во всем. — Он повернулся к столпившимся гномам и поднял руку:

— Аой. Меня зовут Жуга.

По неподвижным рядам пронеслось шевеление, затем один из гномов выступил вперед.

— Хлейн, — назвался он.

Почти тотчас же вслед за ним шагнул другой, худой и жилистый, с мосластыми шишками суставов…

— Вольпер.

Коренастый, гладкокожий, смахивающий на отполированный ветром старый пень…

— Ругер.

Два близнеца, по пояс Хаггу ростом, неразличимые лицом и телом…

— Глюм.

— Тингер.

Поток имен не иссякал.

— Хег.

— Манол.

— Спелле.

— Реган.

— Кримбл.

— Гассенпфеффер.

— Зинбар…

Жуга стоял недвижный, молча слушая, как гномы доверяют ему свои Имена. Их было двадцать шесть. Разновеликие, одетые как попало и вооруженные кто чем, грязные, давно не видавшие нормальной пищи, все из разных кланов и из разных мест, настороженные, злые, угрюмые…

Выродки.

Свободные.

Жуга поднял голову, взглянул Золтану в глаза. Губы его шевельнулись. «Зачем?»— прозвучал еле слышный вопрос.

— Они с поверхности, — ответил тот. — Их тоже выгнала война. Они…

— Я знаю, — остановил его Жуга. — Мне рассказывали о них те, в пещере…

— Вот как? Хм. Ну ладно.

— Мне надоела эта болтовня, Зууб. Где он?

— Кто?

— Четвертый меч.

Золтан с шумом втянул воздух. Помолчал.

— Как ты догадался? — спросил он наконец.

Жуга пожал плечами.

— Это несложно. Явно ведь чего-то не хватало в тех легендах. Сам посуди. Стихий четыре, а способов закалки только три: воздух, земля, кровь означает — огонь, ведь так? А как насчет воды?

Зууб молчал.

— Потом ты говорил, что Хриз — клинок вечерних сумерек. Ночь и день — конечно же, Хиор и Хейтон. Где же утро? И потом… Зверей-то ведь четыре. Я даже знаю, как он выглядит. Черный клинок и белая рукоять, так? Где он, тот второй меч-на-грани, меченый собакой, из-за которого разгорелся весь сыр-бор?!

Некоторое время царила тишина.

— Хануд. Клинок-предатель, проданный султану за долги, — нарушил наконец свое молчание Золтан. Поднял взгляд на травника, облизал пересохшие губы. — Это он начал войну.

— Докажи.

Хагг не ответил. Вместо этого темнота за его спиной шевельнулась, и показался еще один двараг. Заметно выше остальных, собравшихся в пещере Свободных и чересчур широкоплечий даже для гнома, он был гораздо старше их. В его курчавой бороде белела седина.

— Я — Севелон, — помолчав, сказал он. Смерил травника взглядом. — Я был подмастерьем у Родарина. Я ковал Хануд. Чего ты хочешь услышать? Спрашивай. Я отвечу.

* * *

— В те годы мы всегда работали вдвоем, — медленно роняя слова, рассказывал двараг. — По меркам нашего народа я тогда был молод, и потому оставался в тени Родарина. На всем, что выходило из нашей мастерской, стояло его клеймо. Меня никто не принимал всерьез. Я же хотел работать сам. Когда случился тот спор, я понял — вот мой шанс доказать им всем, что я и сам чего-то стою! И я принялся за работу.

Мы вместе ковали Хриз, на нем лежат и мои заклятия тоже. Мой молот оставил не один след на его клинке. И это я в ту ночь закаливал его у моря — Родарин так и не решился выйти на поверхность.