Таинство - Клайв Баркер

Фрэнни даже не пыталась понять смысл ее слов. Просто откапывала Розу из-под земли, а потом пыталась усадить ее так, чтобы вытащить наверх. Просунув руки ей под мышки, Фрэнни, к своему удивлению, ощутила странный приток сил. Она теперь в состоянии сделать то, что минуту назад казалось немыслимым. Фрэнни подхватила Розу на руки и поволокла по склону. Пейзаж наверху напоминал поле сражения. В земле открылись новые трещины, расходившиеся во все стороны от того места, где Розу нашел Джекоб.

— Посмотри налево… — сказала Роза.

— Ну?

— Видишь открытую площадку?

— Да.

— Неси меня туда. Дом там.

— Я ничего не вижу.

— Он умеет скрываться из вида. Но он там. Поверь мне. И ждет нас.

Звук обрушения был слышен в Домусе Мунди, но Уилл не обратил на него внимания: он был захвачен масштабом зрелища, которое разворачивалось прямо перед ним. Точнее, над ним. Потому что именно там решил обустроить свой дом Жерар Рукенау, сатир-проповедник собственной персоной. Это довольно просторное помещение вдоль и поперек пересекали канаты и платформы, самая нижняя висела на уровне чуть выше человеческого роста, а самая высокая терялась в сумраке под сводчатым потолком. Местами узловатые канаты были закреплены так тесно и были так завалены всевозможными обломками, что образовали почти монолитные перегородки, а в одном месте — некое подобие камина, поднятого к потолку. Эту необычную картину дополняли разбросанные всюду предметы старинной мебели, возможно перевезенной из того самого таинственного дома в Ладлоу, из которого Галловей освободил своего друга Томаса Симеона. Эта коллекция включала несколько стульев, подвешенных на разной высоте, два или три небольших стола. Была тут и платформа, заваленная подушками и постельным бельем, — видимо, здесь Рукенау преклонял голову на ночь. Хотя тросы и ветви, которые пошли на сооружение всего этого, были просто грязные, а мебель, несмотря на все ее достоинства, выглядела еще хуже, орнамент узлов, перегородок и платформ был прекрасен в мигающем свете бледного пламени, поднимавшегося из чаш, расставленных в этой паутине, словно звезды в некой странной тверди.

Из точки футах в сорока над головой Уилла, у вершины плетеного камина, донесся голос Рукенау:

— Скажи, Теодор, кого ты ко мне привел?

Голос показался Уиллу музыкальнее, чем когда Рукенау звал их. Его действительно одолевало любопытство: что за незнакомец появился в его владениях?

— Его зовут Уилл, — сказал Тед.

— Это я уже слышал, — заметил Рукенау. — И он ненавидит, когда его зовут Уильям. Что вполне разумно. Но еще я слышал, что ты ищешь меня, Уилл, и это меня интересует гораздо больше. Как получилось, что ты ищешь человека, который так долго жил вдали от людей?

— Остались еще несколько человек, которые говорят о тебе, — сказал Уилл, глядя в скрывающиеся во мраке высоты.

— Ты не должен этого делать, — шепнул Тед. — Голову надо держать склоненной.

Уилл не послушал совета и продолжал смотреть вверх, на переплетение канатов. И был вознагражден. Рукенау начал спускаться через многочисленные наслоения своего висячего мира, словно канатоходец, ступая с одного ненадежного насеста на другой. При этом он продолжал говорить:

— Скажи-ка, Уилл, тебе известны мужчина и женщина, которые производят этот шум за моими стенами?

— А там есть какой-то мужчина? — спросил Уилл.

— О да, есть.

Уилл знал, что к Дому может прийти только один мужчина, и молил Бога, чтобы Фрэнни убралась с его пути.

— Да, мне они известны, — ответил он Рукенау. — Но кажется, ты знаешь их лучше.

— Возможно. Хотя выгнал их отсюда довольно давно.

— Не скажешь, почему ты это сделал?

— Потому что он не вернул мне моего Томаса.

— Томаса Симеона?

Рукенау приостановился.

— Ай-ай-ай, — сказал он. — Тебе и в самом деле кое-что известно обо мне?

— Хотелось бы узнать побольше.

— Томас в конце концов ко мне вернулся. Ты это знаешь?

— После смерти, — сказал Уилл.

Это была всего лишь догадка, основанная на рассуждениях Двайер. Но если ему удастся выдать себя за человека осведомленного, думал Уилл, возможно, получится вызвать Рукенау на откровенность. И похоже, Двайер была права в своих выводах, потому что Рукенау вздохнул.

— Да, он и правда вернулся ко мне мертвецом. Думаю, жизнь отчасти покинула меня, когда его положили среди камней. У него в мизинце было больше Божьей благодати, чем есть во всем моем существе. Или когда-то было.

После молчания, во время которого Уилл, по-видимому, должен был обдумать услышанное, Рукенау продолжил спуск. Уилл пристально его разглядывал. Он увидел одеяния, которые когда-то были элегантными, но теперь, как и все в Доме, покрылись коркой грязи. Только лицо и руки были бледны, но какой-то нездешней бледностью, делавшей его похожим на бескровную куклу. Однако двигался он уверенно и со зловещей грацией, поэтому Уилл не мог оторвать взгляд, несмотря на его непрезентабельный вид и неестественную белизну лица.

— Скажи-ка мне, — проговорил Рукенау, спускаясь, — откуда ты знаешь этих людей?

— Ты называешь их нилотиками.

— Почти. Но не совсем, — сказал Рукенау и снова помедлил.

Теперь он был футах в десяти над головой Уилла, на сплетенной из веток платформе. Рукенау присел на корточки и стал разглядывать гостя сквозь плетенку, словно рыбак — свой улов.

— Я думаю, что ты, несмотря на всю твою проницательность, не до конца понял их природу.

— Ты прав, — сказал Уилл. — Для этого я и пришел сюда. Чтобы выяснить.

Рукенау подался вперед еще немного, отодвинув в сторону покрытые коркой грязи канаты, чтобы лучше видеть собеседника, — благодаря этому и Уилл смог разглядеть его. Не только зловещие движения придавали ему сходство со змеей. Кожа отливала каким-то лотовым блеском. И полное отсутствие волос. У Рукенау не было ни бровей, ни ресниц, ни малейшего намека на щетину на щеках и подбородке. Если это кожное заболевание, то никаких неудобств Рукенау, похоже, не испытывал. Напротив, всем своим видом излучал здоровье: глаза светились, зубы сверкали необыкновенной белизной.

— Так ты пришел сюда из любопытства? — спросил он.

— Частично да.

— И из-за чего еще?

— Роза… умирает.

— Сомневаюсь.

— Умирает. Клянусь тебе.

— А самец? Джекоб? Он тоже болеет?

— Не так, как Роза, но да… болен.

— Тогда, — Рукенау задумался на мгновение, — мы, пожалуй, продолжим этот разговор без молодого Теодора. Пойди, мой мальчик, принеси мне что-нибудь подкрепиться.