"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

***

В июле 1990 года Бейкер передал Шеварднадзе ещё один документ, где излагалась озабоченность американцев биологическим оружием.[677] Шеварднадзе пригласил Бейкера отдохнуть в начале августа в живописном уголке Сибири. Однако до встречи Шеварднадзе надо было выработать ответ на претензии Запада. 27 июля, а затем 30 июля группа чиновников собралась в кабинете Зайкова в Москве, чтобы подготовить тезисы, на которые Шеварднадзе мог бы опираться, отвечая Бейкеру. Согласно тезисам, которые есть в документах Катаева, собравшиеся решили сохранить созданный советскими властями фасад.[678]

Большую часть дня 1 августа Бейкер и Шеварднадзе катались на лодке и ловили рыбу в озере Байкал. Когда они перешли к теме контроля над вооружениями, Шеварднадзе руководствовался документами, составленными в кабинете Зайкова; это были шесть аккуратно отпечатанных через двойной интервал страниц. Шеварднадзе начал с торжественной декларации, что принимает американские и британские претензии с «предельной серьёзностью». Затем он сообщил: «Я могу заверить, что в настоящее время в Советском Союзе не ведётся никакой деятельности, которая бы нарушала положения конвенции о запрете биологического оружия. У нас нет биологического оружия».

Шеварднадзе утверждал, что вопрос о соблюдении конвенции обсуждался политическим руководством страны и что «были приняты специальные решения», а вслед за ними и указания «предпринять все меры, чтобы обеспечить строгое соблюдение этого международного соглашения». Хотя на самом деле меры были направлены на сокрытие доказательств, позволяющих разоблачить советских чиновников. Шеварднадзе также сказал — это было очковтирательство, — что Советский Союз обдумывает принятие нового закона, признающего преступными любые действия, которые будут нарушать конвенцию. То есть речь шла о будущем.

Следуя написанному для него сценарию, Шеварднадзе сказал Бейкеру, что советская сторона готова «организовать поездку на любой из объектов, упомянутых в меморандуме США». По его словам, советские власти готовы были пойти даже дальше: позволить американским учёным «поработать» на советских объектах. На странице без номера, похоже, добавленной в самом конце, было высказано предложение — чтобы стороны выработали совместную научную программу по защите от биологического оружия. Шеварднадзе передал Бейкеру и письменный советский ответ на его вопросы.

Шеварднадзе был в курсе обсуждений, как подчистить улики и скрыть работу «Биопрепарата», и даже участвовал в них в 1989 году. В мемуарах Шеварднадзе этот момент упоминается так: «Если уж на то пошло, у Джима были сомнения в моей честности, но в связи с этой неприятной историей я не намерен об этом говорить». Он также писал: «Ложь всегда непродуктивна».[679]

В Вашингтоне было решено не добиваться покаяния от советских властей, а принять предложение о визите. «Мы решили: Шеварднадзе врёт, но давайте не будем хватать их за задницу, — вспоминал Макичин. — Задача номер один безопасности США — ликвидировать оружие и добиться инспекций объектов. Мы знали: если выдвинем обвинения, то начнутся девять сотен совещаний, где все будут тыкать друг в друга пальцами, и дело ничем не закончится».[680] В следующие месяцы Шеварднадзе и Бейкер в секрете договорились о первых визитах на советские объекты.[681] Но у них была масса и других срочных дел.

***

Второго августа личную встречу Бейкера и Шеварднадзе прервала пресс-секретарь Бейкера Маргарет Татвиллер; она передала, что иракские войска вторглись в Кувейт. Бейкер подключил Шеварднадзе и Горбачёва к созданию дипломатической коалиции против Ирака — ушло несколько месяцев на то, чтобы добиться согласованных действий. Горбачёв с неохотой прибегал к силе и сначала надеялся, что Саддама можно уговорить оставить Кувейт. Тем не менее, когда Бейкер прибыл в официальную резиденцию Горбачёва в Ново-Огарёво 7 ноября, советский лидер сказал: «Сейчас самое важное — держаться вместе».[682]

В эти месяцы был подписан договор о сокращении войск в Европе, достигнута договорённость об объединении Германии, а Горбачёв получил Нобелевскую премию мира. Но у себя на родине дела Горбачёва шли хуже некуда. Он пытался подготовить новый союзный договор, чтобы удержать нетерпеливое руководство советских республик, тогда как Ельцин призывал их взять столько суверенитета, сколько они смогут переварить. {Это заявление Ельцина, сделанное в Казани 6 августа 1990 года, относилось к автономным республикам. — Прим. пер.}. По наблюдениям Черняева, «я, наверное, впервые видел Горбачёва растерянным. Власть, казалось, зримо уползает из его рук».[683] Шеварднадзе тяготили мысли о реакционных силах, особенно о «людях в эполетах», и ему казалось, что Горбачёв забросил их общее дело — демократические реформы. «Единственное, в чём я нуждался, чего хотел и ждал от президента — это чтобы он занял чёткую позицию; чтобы он дал отпор правому крылу и открыто выступил в защиту нашей общей политики, — вспоминал Шеварднадзе. — Но я ждал тщетно».

Утром 20 декабря, после бессонной ночи, Шеварднадзе написал заявление об отставке. Он позвонил дочери в Тбилиси и рассказал ей об этом, затем проинформировал двух ближайших помощников. Он отправился в Кремль.[684] Во время его выступления на Съезде народных депутатов воцарилось ошеломлённое молчание. Шеварднадзе с горечью жаловался на недостаточную поддержку; реформаторы рассеялись. «Надвигается диктатура», — предупреждал он. Горбачёв сидел рядом и безучастно слушал. Когда выступление закончилось, он схватился за голову.[685]

***

Осенью 1990 года ещё один советский перебежчик, специалист по медицинской биохимии, попросил убежища в британском посольстве в Хельсинки. Он имел допуск к совершенно секретным материалам и работал в Оболенске в первые годы, когда учреждение только открылось. Затем он работал в системе противочумных институтов. Он рассказал британцам, как в этих институтах получали патогены для биологического оружия. Информация подкрепила откровения Пасечника.[686]