"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

Как и британцы, Макичин долгое время думал, что СССР не станет создавать бактериологическое оружие, поскольку у него есть ядерное. «Мы также располагали информацией из авторитетных источников, что среди советских профессиональных военных распространено мнение: биологическое и химическое оружие — это орудие террористов, — отмечал Макичин. — Что, мол, от него нет толку на поле боя. Каким образом вы собираетесь применять БО в бою?» Хотя в городской среде биологическое оружие привело бы к массовым жертвам, говорил Макичин, «все эти букашки и газы — не то оружие, которое стали бы использовать профессиональные военные. И у нас было множество свидетельств того, что советские военные — профессионалы. Одним из главных аргументов против размещения БО на РС-20 было: что за трата времени? Как-то не сходилось это».

Макичин решил обсудить новую информацию на совещании ключевых сотрудников Белого дома, занимавшихся вопросами контроля над вооружениями и известных как «не-группа». Из опасения, что утечки и бюрократические интриги помешают процессу, в Белом доме при Буше было заведено так, что самые деликатные вопросы рассматривались исключительно в узком кругу. В него входили: сотрудники госдепартамента Министерства обороны, ЦРУ, Объединённого комитета начальников штабов, Агентства по контролю над вооружениями и разоружению, Министерства энергетики, а также Совета по национальной безопасности. На заседания не допускались помощники и консультанты, утечек там не терпели, да и о самом существовании этой группы знали очень немногие. Она называлась «не-группой», потому что официально её не существовало.[654]

После мальтийского саммита у «не-группы» было немало дел: сокращение войск в Европе, переговоры о химическом оружии, необходимость добиться нового договора о стратегических вооружениях к началу июня, когда Буш с Горбачёвым наметили полноценный саммит в Вашингтоне. И вот на одном из заседаний «не-группы» в феврале, когда с текущими вопросами было покончено, Макичин попросил всех задержаться. Перед ними возникла новая проблема, которую он образно описал как «дерьмо в кастрюле».

Он сообщил им поразительные новости: высокопоставленный источник описал общие очертания секретной разветвлённой советской программы по разработке биологического оружия, которая действовала под прикрытием гражданской организации «Биопрепарат». Для членов «не-группы» это была, похоже, бомба с часовым механизмом. Горбачёв увязал всё глубже. Буш уже целый год держал дипломатическую работу США на паузе. Макичин сказал о перебежчике: «Если то, что он говорит, хотя бы частично подтвердится, то это событие очень существенное. И если мы не разрешим эту проблему, то не получим ни одного соглашения о контроле над вооружениями». Макичин был уверен, что «ястребы» в конгрессе, в том числе консервативный сенатор-республиканец Джесси Хелмс из Северной Каролины, видный член комитета по международным делам, который уже выступал с нападками в адрес Горбачёва из-за нарушения СССР других соглашений, — воспользуются этим, чтобы заблокировать все возможные договорённости с Москвой. «Можете представить, что случится, когда об этом узнает Джесси Хелмс?» — вспоминал Макичин. Он уже воображал себе, что скажет сенатор: «С Советами нельзя иметь дела, это лжецы, жулики, ханыги, крысы, отбросы — у меня тут полный список». Макичин сообщил «не-группе», что перебежчик — надёжный источник и что «мы попробуем получить подтверждение. Он поделился таким количеством подробностей, что какого-то подтверждения можно добиться».[655]

Буш решил держать историю о «Биопрепарате» в секрете, как много лет поступали сами Советы. У Соединённых Штатов и Британии наконец появились доказательства, так долго ускользавшие от экспертов по советскому биологическому оружию, но из-за давления, обрушившегося на Горбачёва, и из-за драматических событий в Европе президент решил не выносить это на публику. Сделать это означало не только вызвать возмущение американского конгресса, но и серьёзно навредить Горбачёву и Шеварднадзе — а в тот момент советским лидерам и без того приходилось очень нелегко. Деннис Росс, который был тогда директором отдела политического планирования госдепартамента и ведущим помощником Бейкера, вспоминал: «Горбачёв и Шеварднадзе находились под колоссальным давлением. Мы думали — какую нагрузку смогут вынести они? К тому же тогда мы пытались ввести {объединённую} Германию в НАТО. Германия в НАТО — это стратегическая архитектура нового поколения. Германия — это важнее всего остального. И как вы расскажете о таком? Это были конкурирующие цели, и нам нужно было сделать выбор».[656] На встрече Горбачёва с Бейкером 9 февраля о биологическом оружии не было сказано ни слова. Макичин говорил, что весной ЦРУ провело на эту тему инструктаж для весьма узкого круга законодателей из Капитолия, и все они дали клятву хранить секрет. История никуда не просочилась.

Алибеков писал в мемуарах, что если бы информацию опубликовали, то Горбачёв, возможно, был бы вынужден тут же закрыть программу биологического оружия. Но этого не произошло. «Решение Буша неожиданно дало нам передышку, — писал Алибеков. — Ещё два года мы продолжали вести исследования и разрабатывать новое оружие».

***

Весной 1990 года положение Горбачёва стало шатким. Начались массовые протесты против его правления, прибалтийские республики объявили о своей независимости, а Ельцин стал председателем российского парламента. Съезд народных депутатов, ставший высшим законодательным органом в результате реформ Горбачёва, аннулировал монополию КПСС на власть. Черняев, ближайший советник Горбачёва, был охвачен сомнениями. «Всё больше беспокоило меня, что то, что должно было происходить под руководством Горбачёва, — писал он, — происходило не так, как хотелось бы и даже как он сам хотел».[657] Горбачёв хотел спасти страну с помощью реформ, однако она трещала по швам. 4–6 февраля Шеварднадзе побывал в Вашингтоне, и американцы осознали, что советская армия находится почти на грани восстания против гражданского руководства. Шеварднадзе забрал назад уступку насчёт крылатых ракет, сделанную на переговорах с Бейкером в феврале. «Я видел дипломата с политическим пистолетом у виска, — вспоминал Бейкер. — Любой шаг вперёд мог означать для него самоубийство».[658]

Алибеков в то время был всё ещё лояльным сотрудником и по-прежнему работал замдиректора «Биопрепарата». Но его взгляды изменились, и он размышлял, как долго они ещё смогут скрывать программу биологического оружия. «Как и все, я был в ярости из-за побега Пасечника и был уверен, что он поставил под угрозу нашу безопасность, — говорил он. — Но если другие отчаянно стремились сохранить статус-кво, то я не видел другого выбора, кроме как сменить курс». Он считал, что им стоит законсервировать производственные линии, но сохранить образцы штаммов и исследовательские учреждения. Лаборатории было бы проще замаскировать — можно было бы притвориться, будто они готовят вакцины, — чем фабрики, килограммами выпускающие возбудителей оспы и сибирской язвы: «Если бы обстоятельства этого потребовали, мы смогли бы восстановить нашу мощь в любой момент. Имея штаммы в хранилищах, мы были бы в трёх-четырёх месяцах от полномасштабного производства».[659] Алибеков говорил, что после бегства Пасечника председатель КГБ Крючков отправил Горбачёву меморандум с рекомендацией «ликвидировать наши производственные линии по выпуску биологического оружия». В меморандуме доказывалось, что программа бактериологической войны уже не является для Запада секретом, поэтому СССР стоит «списать потери» и закрыть фабрики.[660]