Вокруг себя был никто - Яков Шехтер

Нет, я не хотела. Тысяча рублей – огромная сумма, почти годовая учительская зарплата, и, кроме того, деньги мне скоро понадобятся для совсем другой цели. Если Абай, захочет меня увидеть – позовет.

Вилия сделала большие глаза и замолчала, наверное, я не очень трепетно упомянула имя Мастера. «Ну и ладно, – подумала я, – пусть себе дуется». Меня с утра мутило, приступы дурноты сменялись волнами изжоги, поэтому ахи и охи Вилии казались детским лепетом.

Тем вечером я пошла спать рано, как только перестало тошнить, долго лежала, рассматривая танцующие по шторе пятна света. За окном дрожали на ветру уличные фонари, а под одеялом царили тепло и уют.

Мне приснилась Средняя Азия, молитва Мастеров в мечети ассасинов; жар Ферганской долины снова охватил мое тело, и вдруг страх, пронзительный страх вонзился в живот, словно искривленный ноготь Старца Горы. Страх все усиливался, переливаясь в нутряную, глубинную тоску, тоска перешла в отчаянье, физически ощутимое, как нескончаемый гудок паровоза. Я проснулась от голоса Абая, часы показывали глухую середину ночи, мои зубы стучали от пережитого ужаса.

– Таня, – звал голос из-за двери, – Танюша.

Чтобы пробиться сквозь обитые ватой двойные створки Абай должен был кричать во всю мочь, рискуя перебудить соседей – но это я сообразила уже потом, гораздо позже. А тогда, услышав зов, я вскочила с постели и побежала открывать. У двери что-то произошло, мне показалось, будто на мою голову рухнул потолок. Я упала на пол и потеряла сознание.

В себя я пришла, когда серый туман рассвета начал заполнять комнату. Тело затекло, руки и ноги замерзли и плохо повиновались, низ живота болел так, точно в меня всадили раскаленный кол. Я с трудом поднялась, по ногам скользили горячие ручейки: приподняв рубашку, я с удивлением обнаружила катящиеся вниз красные капли. Это была кровь, случилось плохое, нужно в больницу, как плохо жить без телефона, я с трудом оделась, напихала в трусики побольше ваты и заковыляла на улицу. К счастью, прямо рядом с домом ездок запоздалый выползал из такси, водитель окинул меня оценивающим взглядом и спросил: в больницу?

Оказалось самое худшее, то, о чем я не хотела думать – выкидыш. Меня уложили на операционный стол, выскребли остатки, и перевезли в палату – приходить в себя.

Сутки я пролежала пластом, отвернувшись к стене, жить не хотелось, боль не отпускала, и мысли, такие же надсадные, как боль, тоже не отпускали.

От Мирзы и Абая не беременеют – общеизвестный факт. Что же произошло со мной? Слабость Мастера? Любовь? Как я хотела в это верить! Раскрутка? И выкидыш тоже раскрутка? Невозможно, Мастер не может быть так жесток с учеником. Почему не может? В книгах остаются только истории с удачным концом, но ведь, несомненно, были и другие, закончившиеся не столь радостно и духовно. Когда дон Хуан приказал Кастанеде прыгать в пропасть, кто знал, чем закончится прыжок?

Ученик уверен, убежден: Мастер желает ему добра, владеет ситуацией и в конце все обязательно будет хорошо. Чем сильнее вера, тем больше шансов на благополучный исход. Абай цитировал Пушкина: «беспечной веры полн», таким должен быть ученик, чтобы спастись. А если Мастер – не Мастер? Или не совсем Мастер. А ученик верит и прыгает в пропасть! Он спасется? Достаточно ли для спасения одной веры в Мастера, безотносительно к тому, кем на самом деле является объект веры ученика. В книжках написано – достаточно, но можно ли настолько доверять книжкам? Тогда, кому верить, где правда? Мирза говорил: мне верь, – я поверила, и вот результат.

Только на следующий день мне пришло в голову позвонить в школу. Я ведь исчезла внезапно, не оставив телефона, не сообщив причину. Секретарша явно обрадовалась моему звонку.

– Мы уже не знали, где искать: дома тебя нет, соседи не в курсе. Хотели в милицию обращаться…

Узнав, что в больнице я по женской части, она долго пыталась выспросить причину, пришлось аккуратно осаживать ее на дальних подступах. Закончив разговор, я вернулась в постель, уткнулась лицом в стену и заснула.

Говорят, с горем нужно переспать. Я переспала с горем и родила лихо. Оно сидело на кровати у изголовья и тянулось ко мне фиолетовыми пальцами.

Разбудило меня прикосновение к щеке. Я боялась открыть глаза, все еще находясь под властью кошмара. Прикосновение повторилось. Вилия сидела возле кровати и молча плакала, кусая губы, очевидно, боясь разрыдаться во весь голос. Такое сочувствие умиляло.

– Как хорошо, что ты здесь, – неожиданно сказала Вилия. – А мы думали, тебя тоже арестовали.

– Арестовали!?

Честно говоря, сердце мое было неспокойно, я чувствовала, я знала – добром эти игры не кончатся. И Абай видимо подозревал, не зря отправил меня подальше.

Вилия отерла слезы и начала рассказывать, но спокойствие убегало от нее, рыдания то и дело прорывались сквозь струйку сбивчивой речи.

– Играли в карты у Вирги и Видмантаса. Все, кроме Игоря и Юрате, он в командировке, ставит спектакль в Рыбинске. Мирза, Абай, Гамнат, я была, Андрэ, Толик, Игорь маленький и Воскобойников.

– Лицом лысый, Клавдий-Публий? – не удержалась я.

– Нет, – удивленно дернулась Вилия, – с бородой, Владимир Петрович. Абай затеял в дурака играть, дураком каждый раз выходил Мирза. Играли долго, часа два, чай пили, потом водку. Потом пошел разговор о Мастерах новой школы.

– Старые, типа Игоря и Мирзы, – сказал Абай, – уходят со сцены. Орденом Менкалинанан теперь командую я.

Мирза только головой покачал.

– Космос, – говорит, – большой, места всем хватит.

А потом затмение какое-то нашло, я уже не понимаю, как оно получилось, Гамнат что-то спросил, вроде почему, или как. Абай его обвинил в мятеже и малодушии, Гамнат сначала удивился, а потом принял; мол, если Мастер говорит, значит, оно так и есть. Тогда Абай назначил ему наказание – каждый из присутствующих мужчин должен Гамната ударить. Начали с Видмантаса, он чуть хлопнул Гамната по груди, Андрэ тоже, Мирза, словно подчиняясь Абаю, по шее слегка наподдал, в общем – обычная раскрутка. Дошла очередь до Воскобойникова, Абай ему говорит:

– Гамнат сильный, очень сильный, ударь его, как следует, как надо!

Никто и сообразить ничего не успел, как Воскобойников подпрыгнул и ударил Гамната ногой в живот. По настоящему ударил, злобно. Гамнат зашатался, но выстоял, тогда Абай Толику кричит:

– Теперь ты давай, превзойди учителя.

Ну, Толик с разбегу ногой по голове, Гамнат опять не упал, только кровь из уха пошла. Я как сейчас его вижу, стоит, шатается, глаза удивленные, сам не верит, но молчит, терпит: Мастер велел – значит, так надо.

Потом Игорь ударил, потом снова Воскобойников. Они втроем, как волки, кровь почуявшие, набросились на Гамната и били его минут десять, на пол свалили, ногами стали пинать. Я попыталась их оттащить, они мне так локтем заехали, аж к стенке отлетела.

Успокоились, сели отдышаться. Гамнат на ковре лежал, весь распухший, в крови, а Абай опять говорит: