Путь слез - Дэвид Бейкер

Вдруг Карл пошевелился. Глаза Вила округлились, и все затихли.

– С-скорей… скорей… помоги мне, Отто! – вскричал он. – Нужно унести его с дороги.

Поддерживаемые множеством дрожащих рук, двое мальчиков бережно положили Карла на траву, где так недавно все валялись под солнечными лучами. Вил уложил голову брата себе на колени. Петер ласково взял мальчика за окровавленную ладонь, а Фрида пригладила растрепанные кудри.

Грудь мальчика выпятилась, и он судорожно вдохнул. Ресницы затрепетали, и Карл открыл глаза, чистые и ясные. Он слабо улыбнулся и снова сипло вдохнул. Кровь пенилась у его губ, а теперь еще и начала сочиться из ушей, медленно капая Вилу на рукав. Всеобщий любимец взглянул на Вила, затем на Петера. Его глаза излучали доброту.

– Милый Карл, – всхлипнул Вил. – Я… я…

Он гладил брата по щеке, а слезы падали на лоб умирающему мальчику.

Карл попытался что-то сказать, но не смог, а только губы дрогнули в ласковой улыбке.

Петер наклонился над мальчиком и мягко положил ладонь ему на плечо.

– Сегодня, мой мальчик, душа твоя обретет покой. И ты ступишь ногами на Святую Землю – святую святых. – Он дотронулся дрожащей рукой до рыжеволосой головы и помолился: «Ego te absolve ab omnibus censurius etpeccatis in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti».

Вил наклонился к самому уху Карла и прошептал:

– Прости меня, Карл, за мои прегрешения против тебя. И знай, что я всегда любил тебя… И… и скажи Марии, – продолжал он, – что я очень… очень люблю ее.

Голос его дрогнул.

Карл мотнул головой и изо всех сил напрягся, дабы сказать:

– Её… крест, – хрипло прошептал он. – Отдай Марии её крест.

Петер с Вилом переглянулись, пораженные неувядающей надеждой брата. Вил наклонился и ответил:

– Я буду верить, Карл. Буду. И возвращу крест ей в руки.

Взор Карла помутнел, но он продолжал смотреть на заплаканные лица вокруг него. Он снова с трудом вдохнул обессиленными легкими и на выдохе прошептал:

– Господь благ…

Тело его содрогнулось, глаза закатились, лицо расслабилось, и он замер на трясущейся груди брата.

Никто не заговорил, ибо ни одно слово во всей вселенной не смогло бы утешить крестоносцев сейчас. От ужасающей привычности потери и распинающей боли внутри дети спасались тихим прощальным ритуалом. Все товарищи по очереди гладили Карла и говорили «прощай», а Вил не выпускал тело брата из объятий и рыдал. Затем Петер положил дрожащую руку. Вилу на твердое плечо и склонился радом с ним на колени.

Водой, которую подали сочувствующие прохожие, они омыли тело Карла, а Хайнц выпросил у какого-то купца холст для погребения. Вечером того же дня тело мальчика отнесли в его «ангельский сад» и похоронили под цветущей землей. Фрида сняла с пояса распятие крестоносцев и трогательно установила его в изголовье могилы. Крестоносцы стали кругом и соединили руки.

Петер, запинаясь, проговорил молитву, и обессилено упал на могилу драгоценного мальчика. Дети тихо сбились в кучку и безмолвно смотрели на далекую воду. Она больше не манила их, не казалась прекрасной. Даже солнце остыло, а воздух потерял былую свежесть. Им не хотелось покидать Карла, поэтому весь вечер они просидели у его могилы, а ночью распластались по цветущей земле и смотрели на звездное небо перед собой, пока сон не сморил их всех.

Наступило утро, но не было в нем радости. Отряд глубоко скорбел. Некоторым казалось, что поутру смерть Карла будет всего лишь ужасным ночным кошмаром… с отвратительным привкусом протухшей свинины или незрелых яблок, которые достались им накануне. Но чаяниям не суждено было сбыться. Дети неохотно пробуждались со сна, опустошенные и лишенные всякого желания идти дальше.

Петер отвел Вила в сторону.

– Карл теперь покоится в «прибежище», за пазухой Господней. Закрой глаза – и увидишь, как он резвится с остальными, как шалит с Георгом. Может теперь он загадывает свои загадки ангелам.

Вил еле-еле улыбнулся.

– Сын мой, мы можем остаться или идти дальше, можем двигаться к морю или повернуть обратно к домам. Ты, как и прежде, предводитель отряда, и мы ждем твоих распоряжений.

Вил одиноко сидел у могилы и смотрел вдаль, пока его верные солдаты неохотно хлебали утреннюю кашу. Наконец он поднялся на ноги и подошел к Петеру, сидевшего в окружении спутников. Он поправил на себе тунику и кашлянул, прочищая горло.

– Когда наступит время закончить наш поход, я об этом узнаю. Я все тщательно рассудил, и мое решение таково: мы идем далее. Карл и Мария, Георг и Манфред, и все остальные воспротивились бы, кабы мы прервали паломничество из-за них. И еще… мне кажется, Бог не повелел мне остановиться. Я доверюсь Ему, и буду ждать, пока Он велит мне поставить точку в нашем походе.

Вил склонился и сорвал длинный цветок, чтобы засунуть его себе за пояс – туда, где раньше находился кинжал. Он обратился к Петеру.

– Ты говорил, что не последуешь за нами. Ты говорил, что вернешься за Марией?

Петер кивнул.

Вил отвязал от пояса Мариин крест и передал его старику.

– Тогда вот твое последнее поручение: когда распрощаешься с нами, найди Марию и поцелуй ее от всех нас. Отдай ей это, вручи ей крест со словами благословения Карла.

Петер взял крестик и прижал к груди.

– Обещаю.

Затем Вильгельм смастерил из тополиных веток два креста: один он отдал Фриде, другой крепко схватил дрожащими пальцами. Он окинул взором остатки отряда и бросил последний любящий взгляд на могилу Карла. Крестоносцы высоко подняли свои деревянные кресты и запели любимый гимн, отправляясь к стенам Генуи, к морю.

* * *

Несколько позже крестоносцы сделали поворот, и Вил приказал всем остановиться.

– Глядите, – провозгласил он, – Генуя ожидает нас.

Дети не смогли вполне насладиться видом, который открылся им впереди, ибо на сердцах лежала еще тяжесть горя. Тем не менее, им доставляло удовольствие видеть, наконец, пред собой серые черепичные крыши, которые тянулись от самого предгорья до изогнутого берега бухты, где плескалось голубое море. При виде долгожданного города дети облегченно вздохнули, расправили плечи и довольно выпрямились, как будто с их сгорбленных спин сняли давнее бремя. Отряд остановился в тени кучки низких широколиственных деревьев, чтобы ненадолго передохнуть.

– Гляньте, – показал рукой Петер, – видите высокий шпиль собора Святого Лоренцо? Когда я был еще безусым мальчишкой, собор уже тогда называли древним. А там, у стены причала – видите высокие мачты галер? Ach, kinder, дети мои, сие место не похоже ни на одно, доселе увиденное вами. Здесь процветает искусство и обилие всевозможных богатств, но это место дурно. Помяните мои слова. Генуя – город свободный и гордый. Здесь не платят подати лорду. Держитесь вместе и не дремлите. Здешний люд хитер и сообразителен. Они заслуживают уважения, но не доверия.