Серебряный пояс - Владимир Топилин

Поминали Ветлужанку в выгребухе, собирая продукты и вино всем миром. Не было у старой в запасах ничего, кроме соленой черемши да сумки с сухарями. Новый хозяин Козьмодемьяновского прииска, немец Штрайберг, купивший месторождение на аукционе прошлой осенью, щедро добавил к столу некоторые деликатесы, которых к весне на складах не бывает. Были тут всевозможные консервы с ананасами, мочеными яблоками, палки копченой колбасы, жирные ломтики красной рыбы, туеса свежей селедки, конфеты и пряники, да бочонок хорошего вина. Старатели дивились:

— При Мишке Стелькине такого не было… Никак немец мужиков задобрить хочет, чобы все золото к нему плыло!

Тем не менее каждый, поднимая тост в память бабки Ветлужанихи, не забывал упомянуть добрым словом Штрайберга. Поэтому к концу стола было непонятно, что это, поминки или хвала за здравие.

Присутствовавший на похоронах Влас Бердюгин искренне, мысленно помянул старую графиню добрым словом. Его совесть была чиста перед Ветлужанкой. Он передал ее фамильный перстень в руки служителей Спасского собора. И после этого почувствовал такое облегчение, будто был маленьким мальчиком без грехов и болезней!

Отец Петр, восседавший за третьим поминальным столом среди старателей напротив Власа, читал Святые, чистые молитвы, утверждающие светлый путь усопшей безгрешницы Екатерины в загробном мире. Подкрепляя свои слова кубком доброго, славного вина, добрый, честный, простодушный, открытый душой Петруша в хмельном возлиянии лобызался с каждым, кто тянул к нему свое лицо. Жизнь Божьего ставленника была полна трепещущей чистоты и благости. Недаром он добирался в эти глухие таежные края на телеге, пешком по грязи и даже на лыжах по раскисшему насту, опасаясь медведя в окружении приказных немца Штрайберга, стараясь быть среди детей своих. Здесь ему оказывали должное, почитаемое внимание. На этом прииске Петруша был важным лицом, главнее нового хозяина прииска немца Штрайберга. Представитель Православной Церкви достойно нес в народ слово Божье. И был почитаем этим народом как Бог. Потому что постоянные духовные чувства для забитого кабалой нужды, безграмотного, угнетенного человека тайги важнее, чем временная снедь и стакан вина работодателя. Загулявший старатель завтра или послезавтра протрезвится, возьмет в руки кайлу и лопату и забудет вкус вина на долгое время. А вот своего Бога, Веру будет помнить всегда, ежедневно, может, даже ежечасно, так как духовное единение со Всевышним дает силы, волю, надежду на будущее, что не может дать временное алкогольное восприятие.

Вспоминая добрым словом бабку Ветлужанку, славный Петруша не знал и теперь уже не узнает, кому он обязан своей настоящей свободой. Что если бы не покойная Екатерина да соседствующий за столом Влас Бердюгин, быть бы ему сейчас с той самой кайлой да лопатой где-нибудь в штольне на урановых рудниках под Читой. Век воли не видать в цепях да кандалах! Потому как жизнь каторжанина коротка, как сгоревшая осиновая лучинка в утлой избушке зимним вечером. Только они двое очистили от грязи его честное имя, омыли лицо родниковой водой перед народом да не разочаровали простых христиан в достоинство избранных ставленников слуг Всевышнего. Пусть, как прежде, отец Петр крестит детей Тихона и Любы Косолаповых, отпускает грехи возможные бабке Петричихе из Чибижека и медвежатнику Михаилу Самойлову или освящает новый дом Архипу Скакунову. И пусть его любимым напитком будет медовуха деда Ворогова, это не мешает видеть в нем достойного, мудрого, преданного своему делу и народу человека. Потому что далеко не каждый служитель Церкви согласится следовать в путь неизвестно куда в холод, метель, мороз, под дождем, не внимая укусам кровососущих насекомых, несмотря на преграды и препятствия, за сотни километров в глухую тайгу к простому народу, чтобы нести в массы Святое слово Бога.

Можно было поставить точку в этой старой, давно забытой истории. Да вот только осталась одна нераскрытая тайна, связанная со столкновением наших старателей с разбойниками ранним утром под селом Большая Иня. Так никто и не понял, как странно и страшно исчезла из могилы молодуха Оксана.

Долгое томление, раскаяние в тяжком смертоубийстве у поселка Большая Иня не покидали наших старателей на протяжении всего времени после случившегося. Хотя вроде и справедливо говорят: «смерть за смерть поправши», мучили их муки совести, лица разбойников иногда являлись мученикам в черных снах. Это наводило на мужиков — деда Павла, Ивана Мамаева, Ивана Панова, Гришку Усольцева — и женщин — Наталью Панову и теперь уже покойную Марию Усольцеву — страх. Трагическая смерть Марии в доме Марфы Лопатенко была не чем иным, как первым наказанием шестерым за грехи смертные. Оставшиеся пятеро ждали последующей кары с ужасом в душе и не сомневались, что рано или поздно она постигнет каждого. Нет, старатели не боялись живой физической силы. Разгульная банда Миколы Кувалина была уничтожена, сторонников Мишки Оглоблина никто не боялся. Люди боялись наказания Всевышнего. Потому что Бог видит все. В большей степени наших героев пугало загадочное исчезновение из могилы молодой девицы. В этом было мистическое предзнаменование. И это давило на души грешников семипядьными каменьями возмездия.

Однако все разрешилось просто в день поминовения бабки Ветлужанки. И ангелом, развеявшим мрак ожидания наказания, опять явился Влас Бердюгин.

После выгребухи мужики стали расходиться по домам. Наши старатели во главе со старшим артельщиком Григорием Феоктистовичем Пановым проследовали к его избе, где и произошел объяснительный разговор.

Вначале, как всегда это бывает, за длинным столом щедрого хозяина велись добрые речи в память усопшей графини. Потом под робкую чарку вина велись разговоры о старательских делах, где обсудили хваткую руку Кости Иваницкого, перемыли кости новому хозяину Козьмодемьяновского прииска немцу Штайбергу и в итоге перешли к наболевшему.

— А что, на Тараске сейчас мужиков-то грабят? — настороженно спросил у Власа Бердюгина Гришка Усольцев.

— Кто ж их будет грабить? — задумчиво ответил тот, пространно осматривая присутствовавших за столом. Ведь с вашей помощью мы всю банду как есть под корень изничтожили. Некому грабить. Разве что… Оксана, — усмехнулся в бороду, — так и она… преставилась.

— Как преставилась? — разом воскликнули мужики.

Дед Павел Казанцев от неожиданной новости выронил из рук стакан в вином, вскочил из-за стола, изогнулся коромыслом. Гришка Усольцев побелел. Иван Мамаев широко открыл рот. И только Иван Панов, казалось, остался невозмутим.

— А вот так вот, — сухо продолжил Влас. — Умерла ваша молодуха. Как есть перед Святками, этой зимой, — и лукаво посмотрел в глаза Гришке. — А ты что думал, что она вас выдаст в смертоубийстве?

— В каком смертоубийстве? — похолодевшим лицом выдохнул тот.

— Ну, как вы Мишку Оглоблина с товарищами порешили.

— А ты откедова знаешь? — оглядываясь вокруг, чтобы не слышали лишние уши, зароптали старатели.

— Я, одначесь, братья славяне, все знаю! Мне надобно знать! — пряча ироническую улыбку себе в бороду, засмеялся Влас.

— Откель?! Как? Коим образом? — посыпались любопытные вопросы.