Чужие страсти - Эйлин Гудж

Почему это должно быть по-другому с Абигейл?

— Прости меня, Джил, — прошептал Вон в ее волосы, от которых исходил легкий запах расплавленного металла вперемешку с фруктовым шампунем, которым она пользовалась. — Мне жаль, что все складывается не так, как ты хотела бы. Но я повторяю то, что уже говорил раньше: я обязан тебе своей жизнью. Если бы не ты, меня, наверное, уже не было бы в живых.

— Если бы ты умер, я бы, по крайней мере, оплакивала тебя. — Она подняла голову с его груди и глупо улыбнулась. Глаза ее были влажными, а толстые слипшиеся черные ресницы напоминали лучи маленьких звездочек. — А еще были бы грандиозные похороны. На мне было бы черное платье и вуаль, как у Джеки Кеннеди, и все бы думали, что я была любовью всей твоей жизни. Я бы разыграла это по полной программе.

— Черное тебе идет, — улыбнулся Вон.

— «Идет» — это для хороших католических девочек. А я офигительно крутая.

— Это точно, и даже больше.

В этот момент зазвонил телефон. Никто из них не сдвинулся с места, чтобы поднять трубку. Через три гудка Вон услышал из стоявшего в соседней комнате автоответчика слабый голос Абигейл. Сердце у него екнуло, он разрывался между желанием добежать туда, прежде чем она повесит трубку, и нежеланием сыпать соль на раны Джиллиан.

Решение за них обоих приняла Джиллиан. Она отстранилась, бросив на него хмурый взгляд.

— Иди, ответь ей. Вы с ней достойны друг друга.

— Мне нужно увидеть тебя.

При звуке голоса Абигейл, подействовавшего на него после выяснений отношений с Джиллиан словно прохладная вкусная вода для пересохшего горла, Вон почувствовал, как напряжение его уходит.

— Только назови время, — сказал он.

— Как насчет завтра, после обеда?

— Прекрасно. В маленьком итальянском ресторанчике, куда мы с тобой ходили в прошлый раз?

Она ответила не сразу.

— Я думала о более уединенном месте.

— Ты в любой момент можешь заехать ко мне в гостиницу, — сказал он.

— Ты переезжаешь? — Голос ее звучал удивленно.

Он посмотрел в сторону студии Джиллиан, чтобы убедиться, что дверь туда закрыта, и, понизив голос, ответил:

— Больше похоже на то, что меня отсюда выставляют.

— Ясно. — Абигейл не нужно было спрашивать, почему это происходит. Все было очевидно. — Мне очень жаль, Вон.

— Мне тоже очень жаль, — сказал он, думая о Джиллиан и чувствуя себя последним мерзавцем.

— Впрочем, я не думаю, что встретиться у тебя в гостинице — это хорошая идея, — заявила она. — Там мы сразу залезем в постель, а мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

Интересно, что бы это могло быть, подумал он. Звучало все очень серьезно.

— Ладно. Тогда скажи, где бы ты хотела встретиться.

Они договорились о встрече на следующий день в музее Ногучи[124]. Конечно, немного не по пути, предупредила Абигейл, но это было единственное общественное место, где ее вряд ли кто-то узнает и где они могли бы поговорить в относительном уединении. Этот музей, бывшая студия Ногучи, находился в грязном промышленном квартале на Лонг-Айленде, и поэтому туристы не слишком почитали его.

На следующий день Вон приехал туда рано, задолго до назначенного времени, чтобы оглядеться на месте, прежде чем появится Абигейл. Непонятно, по каким причинам, но он здесь ни разу не был. Переходя сейчас из одного просторного зала с бетонным полом в другой и разглядывая лаконично элегантные скульптуры Ногучи, он воспринимал это место как безмятежный оазис в духе дзен. Дурное предчувствие, не покидавшее его после вчерашнего телефонного разговора с Абигейл, понемногу начинало таять.

Обойдя экспозицию, Вон вышел наружу и оказался во внутреннем дворике, обнесенном стеной. В тот же миг он заметил стройную женщину в темных очках и с наброшенным на голову шарфом, которая сидела на лавочке под японским кленом и смотрела на скульптуру из полированного гранита, напоминавшую две сплетенные вместе руки. Он не сразу узнал ее, но потом его сердце подпрыгнуло.

Абигейл встала и пошла ему навстречу. Это была не та гордая и уверенная в себе Абигейл, которую он знал; эта Абигейл ступала осторожно и держалась так, будто была наполненным до краев сосудом, готовым пролиться в любой момент. Если бы у незнакомого им человека спросили, кто из них двоих болен, тот, не задумываясь, указал бы на Абигейл.

— Давно ждешь? — спросил Вон.

Она улыбнулась.

— Не очень. Я пришла сюда всего несколько минут назад. — Абигейл сняла очки и сунула их в сумочку. Под глазами у нее были темные круги, как будто она мало спала. Ее явно что-то тревожило, и он с беспокойством думал, не связано ли это каким-то образом с ним.

Они направились к усыпанной гравием дорожке, извивавшейся по внутреннему двору, вдоль ряда деревьев и садовых скульптур. Единственными звуками, помимо доносившегося издалека приглушенного уличного шума, были шелест листьев над их головами и приятное журчание фонтанов. Они медленно шли, взявшись за руки, и Вон спросил:

— Так зачем же ты хотела увидеться со мной?

— Сейчас я все объясню. Но сначала скажи, как все прошло у доктора.

— Хорошо. Собственно говоря, даже лучше, чем хорошо. Доктор Гроссман сказал, что по официальному заключению наблюдается ремиссия. И если мне повезет, я не увижу его в ближайшие три месяца.

— О Вон! Это просто замечательно! — В этот момент вся ее озабоченность исчезла и она широко улыбнулась. — Ты представить себе не можешь, как я счастлива. Боже мой, какое облегчение! — Глаза Абигейл сияли, она протянула руку и робко погладила его по щеке — таким же легким, почти благоговейным движением он всего несколько минут назад коснулся одной из скульптур, когда охранник отвернулся.

Следующим шагом, что казалось весьма логично, должен был быть вопрос: «Ну и что теперь?» Но Вон пока не торопился переходить к этому. Сначала ему хотелось услышать, о чем думает Абигейл, и выяснить, что ее тревожит.

— А как ты? Как прошел вчерашний прием? — спросил он.

Абигейл вздохнула.

— Сложнее, чем я думала. Во время приема кое-что выяснилось… — Прежде чем продолжить, она сделала паузу, и на лице ее отразилась глубокая боль. — Похоже… в общем, оказалось, что моя дочь подверглась сексуальному домогательству. Со стороны одного из школьных учителей. — Несмотря на то что погода была солнечная и теплая, ее вдруг начало трясти, как при резком похолодании. Вон понял, почему у нее под глазами появились темные круги, и сердце его сжалось.

— Мне так жаль, Абби. Боже мой.

Вон бывал в странах, где было законным то, что мужчины вроде учителя Фебы занимались сексом с девочками и мальчиками в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Он собственными глазами видел, как по вечерам пожилые мужчины рыскали по закоулкам в поисках юной добычи, и навсегда запомнил тошнотворное чувство, возникшее у него тогда при виде этой вопиющей безнравственности.