Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов

И вот тут-то в Сталине и просыпается знаменитый антисемитизм. «Дело врачей» и другие подобные дела; 300 тысяч евреев выпихивают в Израиль, основанный в 1948 г. исключительно усилиями Сталина (никуда от этого факта не деться!); с Америкой — «холодная война»; ужесточение наказаний расхитителям социалистической собственности, борьба со спекулянтами, искусственное усиление планового («внешнического») начала в экономике и т. п. Все в полном согласии с теорией стаи.

Ныне от «внутренников» приходится слышать, что Сталин после войны преследовал якобы агнцев божьих, свободомыслящих и являюших собою воплощенное благородство. В это нас заставляют веровать только на основании самооценок самих «внутренников», расхваливших себя до небес, — дескать, и правоборцы они, и духовно независимые, и диссиденты, и цивилизаторы России, благородно ратующие за такие же в России порядки, как в самой расхорошей в мире стране — Америке; словом, сверхсоленая соль земли.

Стоит только развесить уши — и создается впечатление, что Сталин после войны преследовал прям-таки неугодников. Однако эти «неугодники» — цивилизаторы России — почему-то при первой возможности эмигрировали в Америку или к ее духовным союзникам, и им там хорошо. В то время как настоящие неугодники, как будет показано в V части книги, напротив, со всего мира собираются в Россию, невзирая на невыгодность такого поступка.

В самом деле, подробно знакомясь с событиями даже кровавого 1937 года, вновь и вновь убеждаешься, что Сталин очень ценил, когда перед ним не выгибались — он даже на «зализанность» своего зада жаловался (см. «КАТАРСИС-1»). Сталину можно было перечить, но не ради захвата власти, а во имя интересов дела. Примерам уважительного поведения Сталина по отношению к людям с элементами неугоднического характера несть числа. Так что субвождь Сталин в мирное время преследовал конкурентов, но не неугодников.

В отличие от Гитлера.

Так, с точки зрения теории стаи, и должно быть.

Единственный период, когда Сталин масштабно охотился на неугодников, — это 1941–1942 годы. В спонтанные партизанские отряды засылались комиссары и специалисты по авторитаризации мышления под видом инструкторов по строевой подготовке. Устраивались массовые расстрелы мужчин, стилизованные под ненужные атаки немецких позиций (от наступательной доктрины Сталин отказался, смешно сказать, только весной 43-го, после очередного разгрома под Харьковом). Антинеугодничество Сталина в этот период естественно. И вообще если что и удивительно, так это не то, что Сталин через Берию просил у Гитлера мира и вообще фюреру всячески помогал, а то, что не подбрил себе усы — на новый фасон.

Парадокс: самое безопасное место для неугодников на первом этапе войны — на самом острие борьбы, в самом, казалось бы, опасном месте — в сверхмалых партизанских группах на оккупированных территориях.

Самое безопасное место, ведь только на втором этапе войны после психологической победы над сверхвождем Сталин отменяет институт комиссаров, партизанские отряды начинают разукрупнять, он даже устраняется от руководства крупными военными операциями, отказывается от доктрины наступательной войны и т. п.

Нет нужды заблуждаться, что сверхэффективные бойцы Великой Отечественной из партизанского отряда научных работников (Батеньки), которые отказались от эвакуации, не пошли добровольцами в строевые части и не влились в немедленно разгромленные немцами истребительные батальоны, были на территории России исключением. Такие были и в других местах — достаточно вспомнить, что герои из 28 «панфиловцев» из немецкого тыла выходить не торопились.

Словом, Сталин всегда был всего лишь субвождем, и потому неугодники ему были неопасны…

Конечно, слабоватый вождь Сталин жил не в безвоздушном пространстве, и элементы иерархии НКВД имели возможность репрессировать по своему вкусу, независимо от Сталина и даже вопреки его желаниям — чем ниже ступень иерархии, тем больше отклонение от воли Сталина. И потому на свежий воздух ГУЛАГа ссылали и «внутренников», и неугодников. Этому способствовала практика доносов с низшего уровня «внешнической» иерархии — повторявшей атмосферу крестьянских общин, которые выдавливали из себя рекрутов и поджигали лавки торгашей-мироедов.

На направленность репрессий оказывала некоторое влияние и государственная идеология «марксизма-ленинизма». Кулаков во многих брошюрах и статьях газеты «Правда» называли классовым врагом — их клеймили на собраниях, ссылали в Сибирь почти поголовно. Но — на удивление! — охраняли их настолько из рук вон плохо, что — а это исторический факт — больше трети (!) ссылаемых бежали из-под стражи еще в пути. Это ж насколько демонстративно надо было не охранять! Иными словами, не бежали только увечные, больные, ленивые и те, которые хотели бы приобщиться к просторам Сибири. Тех же, которые до Сибири добрались, власти очень быстро готовы были отпустить к месту прежнего жительства за «примерное поведение», однако многие, благодарные за халявную доставку, остались. А вот военных пролетарского происхождения стерегли крепко и шлепали немедленно по оглашении приговора.

Кого и за что надо расстреливать, или по отношению к кому гнев властей надо только имитировать, вождь Сталин объяснить, если бы и захотел, не смог бы — отсюда и казни палачей Ягоды и Ежова за своеволие. Отсюда же и массовые реабилитации их жертв. Жертвы «своеволия» (типа Бабеля и ему подобных), действительно, были жертвами субсубвождей и рядовых исполнителей, но не субвождя Сталина.

Итак, Сталин до войны выбивал «внешников» из конкурирующих субиерархий. После войны, в связи с изменением на планете психоэнергетической обстановки, — «внутренников».

Почему уничтожались и средние слои иерархий-конкурентов? Гитлер же этого не делал? Убил Рема — и все возлюбили фюрера.

А потому уничтожал, что исполнители эти никогда бы не подчинились слабому Сталину, пусть всего лишь по причине каких-то смехотворных «разногласий» — типа несовпадения темпераментов или национальных вкусов («червонцы» из поколения в поколение ненавидели всех кавказцев). Сталин — не Гитлер, ближайшие преданные сподвижники которого были совершенно разнообразных темпераментов, но их страстная «любовь» к сверхвождю проламывала все сдерживающие факторы. Сталин же так не мог — именно этим и определялась борьба за повсеместное единообразие — одинаковая форма, одинаковая обувь, то, без чего мог вполне обходиться сверхвождь Гитлер… Остальные шли в ГУЛАГ, а главные некрофилические гниды — к стенке.

Так благом или вредом для оборонительной войны было уничтожение высшего командного и комиссарского состава Красной Армии, состоявшего из главарей бандформирований времен гражданской войны?

Лучше было бы, если бы оборонялись от Гитлера они, а не занявшие их должности подхалимы?

Вообще говоря, некорректно говорить о том, что было бы, если бы было то, чего не было.

Точно известно только то, что «враги народа» показали, как быстро они умеют бегать от малочисленных отрядов немцев — яркий тому пример донской казак Дыбенко, во главе эшелона революционных матросов добежавший из-под Пскова аж до Самары — еще в 1918‑м (см. в кн.: Суворов В. Очищение).