Вашингтон - Екатерина Глаголева

В то время как Маунт-Вернон приходил в упадок, строительство новой столицы набирало обороты. Планы, которые Ланфан увез с собой, восстановил по памяти работавший с ним математик-самоучка Бенджамин Баннекер, из негритянских рабов. Проект здания Конгресса — Капитолия — составил изобретатель и аболиционист доктор Уильям Торнтон, сумев объединить классическую архитектуру с современным американским стилем. 13 октября 1792 года был заложен первый камень в основание резиденции президента — будущего Белого дома — по проекту ирландского архитектора Джеймса Хобана, заслужившего восторженные отзывы Вашингтона. Верховный суд тогда играл столь невеликую роль, что ему решили отвести помещение в Капитолии, а не строить отдельное здание.

А вот правительство должно было продолжать работать. 1 ноября президент провел заседание кабинета в Джермантауне. Министрам приходилось ютиться по углам — небольшой поселок был переполнен беженцами из Филадельфии. Дела же принимали серьезный оборот: британский флот намертво блокировал французские колонии в Вест-Индии и захватил за пять месяцев 250 американских судов, следовавших во французские порты. Английские капитаны вылавливали дезертиров, поступавших на американские корабли, и множество американцев подвернулось им под горячую руку. Добившись решения о создании нового флота и укреплении портов, лидеры федералистов в Конгрессе теперь стремились к созданию армии в 25 тысяч человек для отражения внешней угрозы. Республиканцы же по-прежнему противились идее регулярной армии, опасаясь, что в мирное время ее станут использовать для укрощения диссидентов внутри страны…

С наступлением холодов желтая лихорадка отступила, и по первому снегу Вашингтон верхом вернулся в столицу, одевшуюся в траур. Балы и спектакли были отменены; президент возглавил работу по оказанию помощи вдовам и сиротам.

Третьего декабря Вашингтон, в последний раз сопровождаемый триумвиратом министров (Джефферсон, Гамильтон, Нокс), выступил с речью перед Конгрессом. В Европе бушевала война, и президент хотел, чтобы у американцев «был порох в пороховницах». При этом он настаивал на соблюдении нейтралитета и подробно объяснил, что в этом нет никакого предательства по отношению к Франции.

«В революционных кущах, покуда хватит глаз, одни лишь виселицы», — сообщал из Парижа Гавернир Моррис, присутствовавший при казни королевы в октябре 1793 года. Те французы, которые когда-то помогали американцам бороться за свободу, действуя не из политических соображений, а по зову сердца, теперь подвергались преследованиям. Лафайета переводили из одной тюрьмы в другую; британский премьер Уильям Питт оказывал давление на Австрию, чтобы его ни в коем случае не освобождали. В ноябре во Франции была арестована его жена Адриенна; по счастью, она успела отправить в безопасное место сына и двух дочерей. Старика Рошамбо тоже бросили в парижский замок-тюрьму Консьержери, в камеру смертников. В декабре, после изгнания из Конвента всех иностранцев, в камеру попал и Томас Пейн, несмотря на то, что объявил себя гражданином США, а не подданным Великобритании (правда, американский посол Гавернир Моррис не подтвердил это заявление).

…Накануне Рождества Вашингтон полдня просидел за письменным столом — строчил яростные письма пяти надсмотрщикам, в очередной раз загубившим урожай. Пока он подыскивал для них хлесткие слова, американская пресса изощрялась в том же самом — но на его счет. Президента обвиняли в подражании европейским коронованным особам, а «Нью-Йорк джорнэл» утверждал, что в юности Вашингтон только и делал, что предавался игре, бражничал, ходил на скачки, в делах же не смыслил ни бельмеса и, несмотря на показное благочестие, вовсю богохульствовал и матерился…

В последний день 1793 года Томас Джефферсон подал в отставку с поста госсекретаря, чтобы посвятить себя «семье, ферме и книгам». Перед уходом он внес в Конгресс ряд предложений по ограничению торговли с Великобританией — по словам Гамильтона, бросил гранату и тотчас смылся в Монтиселло. Гамильтон чувствовал, что его оппонент уходит из политики лишь для того, чтобы вскоре вернуться — и подняться на самый верх: сорняки быстрее растут в тени. А Вашингтон простился с ним довольно любезно, хотя в душе чувствовал себя преданным. Их переписка продолжалась, но теперь речь в письмах шла лишь о посевах и урожае: президент никогда не просил политических советов у соседа-помещика и перешел от обращения «дорогой сэр» к «уважаемый сэр». Новым госсекретарем стал Эдмунд Рэндольф, хотя, конечно, он был неровня Джефферсону; на посту генерального прокурора его сменил федералист Уильям Брэдфорд. Гамильтон и Нокс торжественно пообещали, что не уйдут из правительства до конца 1794 года.

Обновленной правительственной команде пришлось столкнуться с новой проблемой: 11 американских торговых судов, на которых находилось в общей сложности около сотни человек, были захвачены в Средиземном море алжирскими пиратами. Вашингтон с большой неохотой согласился уплатить выкуп и даже попытался заключить с Алжиром договор о дружбе и торговле, однако он считал, что давно пора облечь мягкотелую американскую дипломатию в стальные доспехи. В марте 1794 года Конгресс одобрил предложение, поддержанное Вашингтоном и Ноксом, о постройке шести фрегатов для защиты торгового флота США от алжирских корсаров.

Политика Лондона тоже стала неимоверно жесткой. Вашингтон был убежден, что британцы подстрекают индейские племена к нападению на американцев, чтобы изменить канадскую границу в свою пользу. (В самом деле, лорд Дорчестер, новый губернатор Квебека, ранее отказавший в помощи Джозефу Бранту, теперь поставлял индейцам оружие и провиант.) Вашингтон дал Генри Ноксу инструкции: «перекупить капитана Бранта любой ценой».

В среде федералистов нарастало убеждение в необходимости отправки посланника в Лондон, чтобы избежать войны, упрочить торговлю, потребовать возмещения ущерба за захваченные суда, а заодно уладить давние споры (британцы так и не ушли из северо-восточных фортов). Кого послать? Разумеется, Гамильтона! Но против выступили республиканцы: Гамильтон — известный англофил, кто здесь поверит в его честные намерения? Тогда Гамильтон сам отказался ехать и предложил послать Джона Джея. Выбор был не самый удачный: Джей тоже был англофил, а Мэдисон считал его еще и тайным монархистом. Но Вашингтон утвердил это назначение, чем, по словам Мэдисона, нанес большой урон своей популярности. По мнению президента, переговоры с Англией — единственный способ избежать войны с ней. Пусть едет Джей.

Чтобы подсластить пилюлю республиканцам, возмущавшимся также тем, что Джей, облеченный дипломатической миссией, сохранял пост главы Верховного суда, Вашингтон отозвал из Франции Гавернира Морриса и назначил послом в эту страну сенатора-франкофила Джеймса Монро. 12 мая 1794 года тысячи людей пришли в Нью-Йоркские доки проводить Джея в дальний путь.

Государственные дела не давали Вашингтону заниматься хозяйственными. В июне он на краткое время вырвался в Маунт-Вернон и поехал верхом осматривать строительство канала и шлюзов на Потомаке. Лошадь оступилась и чуть не расшиблась о скалы вместе с седоком. Неимоверным усилием Вашингтон, прекрасный наездник, практически вытащил ее из пропасти, но при этом так сильно потянул спину, что после уже не мог сесть в седло. В Филадельфию он возвращался в карете, небольшими перегонами. Марта очень тревожилась по поводу этой травмы, причинявшей ее мужу сильную боль.