Вашингтон - Екатерина Глаголева

В это время у престарелого президента опять поднялась температура, и многочисленные нападки в республиканской прессе не способствовали улучшению его самочувствия. К тому же правительству пришлось столкнуться еще с одной проблемой: тысячи белых плантаторов из Сан-Доминго, где в августе 1791 года вспыхнуло восстание рабов, устремились в американские порты в поисках убежища, рассказывая леденящие кровь истории о насилиях и массовых убийствах. Вашингтон пожертвовал 250 долларов в пользу беженцев и предоставил денежные средства и оружие французскому правительству для подавления восстания.

«Всё устроилось лучше моих ожиданий, — сообщал во Францию Женэ, — подлинная Республика торжествует, но старый Вашингтон, сильно отличающийся от своего образа, вошедшего в историю, не может простить мне моих успехов и рвения, с каким целый город устремился к моему дому, пока горстка английских купцов бросилась поздравлять его с его прокламацией».

Ему вторила «Национальная газета». «Было время, когда Ваше имя стояло высоко в представлениях Ваших соотечественников, а Ваш образ был дорог каждому истинному сыну Америки, — писала она в годовщину провозглашения независимости. — Но увы! Какая поразительная перемена произошла в несколько мирных лет в чувствах Ваших соотечественников!»

Но Вашингтону сейчас было не до этого: умер Энтони Уиттинг, и он срочно выехал в Маунт-Вернон. В это время кабинет решал, что делать с «Ла Птит Демократ». Гамильтон и Нокс советовали принять меры, чтобы корабль не мог выйти в море. Джефферсон заговорил об этом с Женэ, и тот пригрозил обратиться непосредственно к американскому народу, чтобы добиться отказа от нейтралитета. Узнав об этом, Вашингтон пришел в ярость, обратив ее на своего госсекретаря. «Пристало ли посланнику Французской Республики открыто и безнаказанно не повиноваться постановлениям нашего правительства, да еще и грозить исполнительной власти воззванием к народу?» — писал он 11 июля. Дня два спустя, вопреки обещаниям, «Демократочка» вышла в открытое море, нарушив тем самым американский нейтралитет.

В Филадельфии вспыхнули беспорядки; вопящие толпы двинулись к резиденции президента, грозя свергнуть правительство или заставить его объявить войну Англии. Французские моряки рыскали по улицам, размахивая тесаками. «Женэ готов поднять трехцветное знамя и провозгласить себя проконсулом», — сообщал домой британский консул. 23 июля Вашингтон созвал заседание кабинета, чтобы обсудить вопрос, есть ли возможность потребовать отзыва Женэ, не нанеся оскорбления Франции. Попутно он направил председателю Верховного суда Джону Джею 29 запросов, чтобы прояснить смысл нейтралитета. 8 августа тот ответил, что по Конституции судебная власть не вправе выносить окончательных решений — президент волен принять или отвергнуть их. Тогда кабинет издал ряд постановлений, запрещающих противоборствующим сторонам вооружать корсарские корабли и приводить захваченные суда в американские порты.

Как часто бывает, с одной бедой покончила другая. В столице вспыхнула эпидемия желтой лихорадки. Одной из первых жертв стала жена Тобайаса Лира, 23-летняя Полли. Лир женился три года назад, и Полли стала помощницей Марты, которая относилась к ней, как к дочери. Полли скончалась 28 июля. Вашингтон изменил своему правилу никогда не присутствовать на похоронах и возглавил траурную процессию; Гамильтон, Джефферсон, Нокс и три члена Верховного суда несли гроб. Лир, проживший с Вашингтонами семь лет, ушел с поста секретаря, решив заняться бизнесом; его заменили племянник Марты Бартоломью Дэндридж и племянник Джорджа Хауэлл Льюис.

В августе желтая лихорадка перекинулась с верфей на центр города. По улицам медленно передвигались повозки с трупами (в день умирало до двадцати человек); могильщики останавливались перед каждым домом и выкликали: «Выносите мертвецов!» Власти распорядились жечь смолу в бочках для борьбы с распространением заразы; воздух наполнился едкой вонью. Многие учреждения закрывались, служащие бежали из столицы.

Джефферсон тоже уехал, написав Вашингтону, что намерен покинуть свой пост в конце сентября. 8 августа тот лично приехал к нему в Монтиселло, прося отложить отставку. Он и сам с радостью ушел бы, но остается же. Мало кто так хорошо разбирается в иностранных делах и интригах зарубежных правящих дворов, как Джефферсон. Немного поломавшись, тот согласился остаться.

В середине августа Джон Джей и сенатор Руфус Кинг объявили в нью-йоркской газете, что Женэ намеревался действовать через голову американского президента, и вся страна была объята возмущением. Кабинет решил потребовать отзыва француза и предоставить его правительству подробный отчет о его поведении. Но оказалось, что якобинцы уже прислали ему замену — Жана Антуана Фоше, доставившего приказ отправить Женэ на родину, где его будут судить за преступления против революции. Вашингтон не решился отправить человека на верную смерть и предоставил ему убежище в США. Тот женился на дочери Джорджа Клинтона и прожил остаток дней в штате Нью-Йорк.

В начале сентября желтая лихорадка начала выкашивать правительственный аппарат: в министерстве финансов умерли шестеро служащих, еще семь — в таможенном управлении, трое — в почтовом ведомстве. 6 сентября симптомы болезни (сильный жар, рвота) проявились у Гамильтона; Вашингтон прислал ему шесть бутылок вина и письмо с выражением сочувствия. Сам он оставался на посту, словно думал, что заговорен не только от пуль, но и от заразы; Марта отказалась покинуть его. Гамильтона выходил друг детства доктор Эдвард Стивенс, и он немедленно уехал вместе с женой в Олбани, в особняк Скайлеров. 10 сентября Вашингтон с семьей тоже выехал в Маунт-Вернон, даже не захватив с собой государственные бумаги. Джордж и Марта звали с собой Элизу Пауэл, но та не захотела оставить мужа, председателя сената Пенсильвании (он умер три недели спустя). Генри Нокс остался исполнять обязанности президента, обязавшись представлять Вашингтону еженедельный отчет о событиях в опустевшей столице, где теперь умирало до сотни человек в день. К середине октября три с половиной тысячи филадельфийцев — то есть десятая часть населения — перекочевали на кладбище.

Восемнадцатого сентября 1793 года в Маунт-Вернон явился военный оркестр из Александрии, и под его звуки Вашингтон возглавил праздничную процессию к месту закладки первого камня в основание Капитолия. Церемонией руководили Великая ложа Мэриленда и 22-я ложа Александрии; Вашингтон в масонском фартуке, вышитом руками Адриенны де Лафайет, исполнял обязанности Великого мастера. Когда он дошел до траншеи, куда предстояло заложить юго-восточный краеугольный камень фундамента, ему подали серебряную мемориальную пластину со списком лож, присутствующих на церемонии. Раздался артиллерийский залп. Вашингтон спустился в траншею и положил пластину на камень, рядом он поставил сосуды с зерном, вином и маслом — символические принадлежности масонского ритуала. Присутствующие прочитали молитву и спели масонский гимн, последовал еще один залп. Взойдя на трехступенчатую трибуну, президент произнес речь. За ней последовали масонский гимн и финальный залп.

В конце сентября Вашингтон нанял нового управляющего — Уильяма Пирса, наскоро обучил его своим педантичным методам работы и познакомил с пятью надсмотрщиками — «хилыми, ленивыми и тупыми». Разве что из негра Дэйви, присматривавшего за Мадди-Хоул, еще мог выйти толк. Имение было страшно запущено, отсутствие твердой руки сказывалось во всём. К тому же даже в отсутствие хозяина в Маунт-Вернон заезжали «туристы», позволявшие себе есть и пить за его счет. (В одном из писем Вашингтон отчитал Фанни за чрезмерное гостеприимство: дорогое вино следует подавать только близким друзьям, иностранным сановникам и членам Конгресса.) Вашингтон нервничал и раздражался: все его начинания оказывались сведены на нет. Ввести многопольный севооборот так и не удалось из-за противодействия управляющих фермами; новейшие машины быстро приходили в негодность, потому что «беспечные негры и невежественные надсмотрщики» не умели с ними обращаться. В поисках выхода из тупика Вашингтон решил сдать внаем четыре фермы — 3260 акров сельхозземель, 54 лошади, 12 мулов, 317 голов рогатого скота и дичающих свиней — толковым английским фермерам, оставив себе только главную усадьбу. За помощью в этом вопросе он обратился к агроному Артуру Юнгу, с которым состоял в переписке. Кроме того, Вашингтон надеялся, что новые хозяева освободят всех 170–180 рабов и будут использовать их как наемных рабочих. Сам он решиться на это не мог — соседи не поняли бы. Сбежавших рабов по-прежнему разыскивали, давая объявления в газеты; правда, Вашингтон просил Пирса, чтобы его имя в объявлениях не упоминалось.