Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917 - Альфред Нокс

Дмитрий Павлович винит Безобразова в том, что тот «напрасно губит жизни гвардейцев». По его словам, штаб планировал, что рубеж обороны противника должен был прорывать линейный армейский корпус, а гвардия должна была использоваться при расширении бреши и развитии успеха. В то же время, как говорил Рыльский, точные позиции на немецком фронте, где будет действовать гвардия, были утверждены самим Брусиловым.

8-го числа проснулся в пять утра и вместе с Рыльским отправился верхом в Домик лесника южнее Яновки, где расположился штаб 2-й гвардейской пехотной дивизии. Там я провел весь день, за исключением трех часов, которые заняла поездка в Яновку.

На начало операции, то есть на утро 8 августа, здесь были сосредоточены следующие силы: XXX армейский корпус – 9 тыс. штыков; I гвардейский корпус – 25 тыс. штыков; I армейский корпус – 10 тыс. штыков.

Насколько мне известно, 64 батальонам I гвардейского и I армейского корпусов противостояли всего 9 немецких батальонов (227, 232 и 52-й резервный полки), а также 41-я дивизия гонведа.

Рубеж обороны противника проходил в густом лесу, что обеспечивало полную скрытность его маневров. Оборонительный рубеж проходил через выступ юго-западнее деревни Кухары. I гвардейский корпус должен был наносить удар на северо-восточном фасе выступа от Велицка в направлении к юго-западу от Кухар, а I армейский корпус – на юго-восточном фасе, от района юго-западнее Кухар на Большой Порск. В полосе наступления I армейского корпуса солдаты могли укрыться под деревьями, что считалось невозможным там, где действовал I гвардейский корпус, так как местность здесь была совсем открытой. В ночь с 6 на 7 августа гвардейский корпус подошел на исходный рубеж, на расстояние от 60 до 400 шагов от опушки леса.

Каждая из гвардейских дивизий выделила для участия в ударе по два полка. Два оставшихся полка в этих дивизиях были расположены следующим образом: в 1-й дивизии, действовавшей на правом фланге, Преображенский полк получил приказ атаковать левый фланг противника после того, как будет достигнут первый успех. Егерский полк оставался в корпусном резерве. Во 2-й дивизии Павловский и Финляндский полки сосредоточились на левом берегу реки Стоход, западнее Падаловки.

Каждый из четырех полков четырехбатальонного состава назначил для нанесения первого удара по два батальона. Еще по одному батальону находилось во второй линии. Последний батальон составлял резерв полка. Батальоны первого удара расположили в первом эшелоне по две роты, еще по две роты следовали во втором эшелоне. Каждая из рот первого эшелона вела наступление в четыре волны, по одному взводу в каждой. Перед первым взводом шли гренадеры и саперы, задачей которых было проделать проходы в проволочных заграждениях там, где они уцелели после ударов артиллерии.

Мы не имели схемы построения обороны противника, было лишь общее представление о том, где он расположил свою артиллерию, так как наши пилоты не могли облететь вражеские позиции на своих устаревших машинах. Мы не знали, на каком именно участке леса расположены оборонительные позиции врага и их конфигурацию, так как имевшиеся у нас карты последний раз сверялись с местностью 19 лет назад. В русском Генеральном штабе просто представить себе не могли, что врагу удастся пройти так далеко на восток.

Артиллерийская подготовка началась в шесть часов утра. Артиллерия продолжала методично вести огонь в течение шести часов. После этого от командиров потребовали доложить о состоянии передовых проволочных заграждений обороны противника. По общему мнению, артподготовку следовало продолжить. Начальник дивизии генерал Потоцкий нервничал, но старался скрыть это. Мы сели за маленький столик на построенной австрийцами веранде с решетчатым каркасом березового дерева. По словам Потоцкого, при аналогичных обстоятельствах Куроки ловил рыбу. Сам же Потоцкий вывалил на стол фотографии дам, одетых и обнаженных. Когда пришло время отдавать приказ и он понял, насколько трудную задачу предстоит решить пехоте, генерал обратился ко мне: «Вот где чувствуется, насколько тяжела ответственность дивизионного начальника». Однако в это время Рыльский позвонил по телефону великому князю и получил от того разрешение отложить наступление до пяти часов вечера.

Я вернулся из Яновки как раз около пяти. Царило всеобщее волнение, с которым никто не мог справиться. Рыльский достал часы и сказал Потоцкому: «Теперь пришло время молиться». Потоцкий отправился в свой блиндаж, и за ним последовала большая часть офицеров штаба. Рыльский пошел в блиндаж к телеграфистам.

Пришли первые донесения с постов наблюдателей-артиллеристов. Гренадерский полк был уже в лесу, как и Измайловский. Потом там же исчез и Московский полк. Впоследствии офицеры этих полков принялись обвинять друг друга. «Москвичи» докладывали, что не могут установить контакт с гренадерским полком, а представители гренадерского полка обвиняли Московский полк в том, что он не прошел вперед. На правом фланге из Семеновского полка поступило донесение, что его сосед справа, 71-я дивизия, откатывается назад. Последний доклад, скорее всего, был точным, так как дивизия потеряла всего 300 солдат.

Тем не менее все вроде бы шло хорошо. С постов наблюдения докладывали об «огромных массах пленных», которых гонят к нам в тыл. Мы сели ужинать в хорошем настроении. Потом в сопровождении солдат гренадерского полка прибыли 103 пленных в настолько жалком состоянии, что трудно себе вообразить!

Потоцкий был поблизости и направился им навстречу, хихикая как сумасшедший. Он четырежды расцеловал первого из встреченных охранников-гвардейцев в обе щеки, после чего начал проделывать ту же процедуру со следующим солдатом, который был особенно грязен, но который, как он заявил, лично захватил в плен десять вражеских солдат.

Павловскому полку было приказано идти вперед и поступить в распоряжение командира гренадерского полка. Мы с Рыльским отправились домой, в штаб корпуса, вполне удовлетворенные, так как, по нашему мнению, у нас было достаточно резервов, чтобы продолжать наступление.

В 4.30 Барановского вызвал по телефону начальник штаба

2-й гвардейской дивизии Занкевич. Вернувшись, он сообщил мне, что Московский полк отступил из леса.

В девять утра отступил и гренадерский полк.

Для большинства эта неудача стала полной неожиданностью. Кто-то говорил о превосходстве немецкой артиллерии, но русские орудия во время артиллерийской подготовки отвечали шестью снарядами на один немецкий; когда русская пехота вошла в лес, все думали, что она сможет выдержать контратаки значительно уступавшего ей в силах противника.

Гвардейские офицеры возлагали вину на соседей. Как они заявляли, неспособность 71-й дивизии принять участие в наступлении оставила открытым правый фланг, что 22-я дивизия слева не стала наносить удар на своем участке. Ее солдаты, как стадо баранов, просто последовали за левофланговым гренадерским гвардейским полком, избегая ввязываться в схватку с немцами. Из-за этого враг сумел сохранить под своим контролем южный участок лесного массива.

Я обедал с начальником 71-й дивизии, своим старым другом, 9 августа. Он наблюдал за атакой с командного пункта дивизии примерно в миле от линии фронта и рассказал мне, что правофланговый Семеновский полк гвардейцев, как и его полки, был остановлен огнем немецкой артиллерии. Ему просто не позволили войти в лес. Вечер 8 августа он провел у себя на командном пункте, и, по его словам, «вечер и ночь выдались на редкость спокойными».