Будничные жизни Вильгельма Почитателя - Мария Валерьева

– Я иду к вам! – зачем-то крикнул Вильгельм продолжил бежать к морю, утопая в дымившемся от жара песке.

Волны ударили его по ногам ледяными ладонями, будто специально собрав весь холод, который только мог остаться в горячем море, и потащили к неизвестному, барахтавшемуся вдали. Брызги приближались, а Вильгельм плыл все быстрее, уже не обращая внимания на выпитую соленую воду и жжение в глазах. Наконец рука Почитателя схватила чужую, холодную, тонкую, казалось, состоявшую из голых костей, и потянула на себя. Волны пытались утянуть вниз, сдавливали виски так, что в ушах начинала пульсировать плазма, закупоривала его и разрывалась, растекалась внутри каждый раз, стоило Вильгельму вынырнуть. Он тащил человека за собой до тех пор, пока колени его не ободрались о песочное дно и песчинки не оставили маленькие царапинки. Вильгельм громко выдохнул, выкашливая воду, застрявшую в горле, подтянул тело человека на берег, отполз от него подальше и свалился на бок, а потом перекатился на спину. Его легкие царапала соль.

Они долго лежали на песке, подставив лица палящим лучам. Тихий ветер, в море казавшийся жестоким, одиноким ненавистником всего живого, снова грел. Незнакомцы сохли, пытались отдышаться. Вильгельм зажмурился и попытался расслабиться, но тут рядом с Вильгельмом послышалось копошение. Человек отряхнулся и, прихрамывая, встал над Вильгельмом, загородив тому солнечный свет.

Почитатель распахнул глаза и сразу же зажмурился. Глаза ему не врали.

У кромки воды стоял старец, тот же, что и в Петербурге, только ряса у него была новая и чистая. Вильгельм не мог ошибиться: пусть иногда миллионы лиц сливались для него в одно, но лекаря, спасшего ему жизнь всего несколько месяцев назад, не успел забыть. Моргнул несколько раз, надеявшись, что видение растворится, и вновь посмотрел на море. Старец все еще был там.

– Позвольте, я подойду. Вы спасли меня. – Раздался знакомый голос, все тот же, что и в Петербурге, только более хриплый.

Вильгельм, все еще изумленный, кивнул. Старец медленно подошел ближе к нему, шаркая ногой. Без всякого сомнения – это было существо, которого он когда-то встретил в Петербурге. Глаза затянуты молочной пеленой, а руки казались костями, обтянутыми синюшной кожей. Он подозрительно быстро высох. Даже быстрее Вильгельма.

– Я не думал, что мы встретимся так скоро, – проговорил Вильгельм, не зная, что еще сказать. – Да еще и при таких обстоятельствах.

Он даже забыл, что приказывал старцу стереть память об их встрече.

– Я тоже, – выдохнул старец, отвернувшись к дому Вильгельма, спрятанному за апельсиновым садом. В глазах его мелькнула какая-то странная эмоция, разобрать которую у Почитателя не получилось.

Эльгендорф сидел, чувствуя, как песок набивался в карманы мокрых штанов. Рубашка прилипла к груди и медленно отклеивалась от кожи со скрипом. Соль ссыпалась с волос, а сердце билось медленно. Существо вновь казалось Вильгельму знакомым. Сейчас даже больше, чем в прошлую их встречу.

– От нас сейчас дым пойдет, надо бы в дом, – сказал Вильгельм и, схватившись за руку, протянутую старцем, встал на ноги. Вздрогнул. Прежде тощие руки выглядели уже намного лучше, и жар, исходивший от них, будто пытался расплавить ладонь Почитателя. Старец поклонился, но спина его будто бы сгибалась с трудом.

Пока они шли к дому, Вильгельм оборачивался на старца, который шел медленно, хотя, судя по всему, делал это специально. Его тощие ноги, изъеденные мозолями словно пчелиные соты, будто не касались почвы, оставляя еле заметные следы, когда сам Вильгельм тонул в горячем песке. Много мыслей вилось в его голове, но ни одной он не решался поделиться на улице.

Вскоре они уже сидели на террасе, смотрели на выложенные на стол яства, но не притрагивались к ним. Вильгельм вертел в руках спелый апельсин, готовый взорваться от собственной же сочности. Они молчали, хотя старец, видно, очень хотел что-то сказать. Кадык дергался, руки то сжимали, то разжимали круглый набалдашник его клюки, а глаза моргали быстро, будто каждый раз старец старался отыскать нужный взгляд и так и не находил его.

Солнце горело алым, а небеса были сахарные, будто сделанные из глазури. Травы и листья шумели, мягко ударяясь друг о друга. Вдали пели птицы. Старец долго всматривался в даль, вслушивался в пение птиц и размеренное дыхание Вильгельма. Его окунуло в странное чувство, так знакомое ему, но, в то же время, чуждое. Он сглотнул кислый комок, застрявший в горле. Вновь посмотрел на сахарные небеса и понял, что уже видел это место. Тот самый Рай, который когда-то покинул.

Он повернулся и посмотрел на Почитателя. На его отросшие черные волосы, яркие и светящиеся лиловые глаза. На губы, на руки, будто никогда не знавшие страданий. Он вспомнил домик в прериях, окутанных ревом динозавров, бессонные ночи за чертежами и восходы, алые настолько, что слепило глаза. Вспомнил Академские годы, ставшие их великим началом. Вспомнил Землю, когда она была еще пуста. Людей, вступивших на траву Мира. Ссора. Хлопок. А потом – годы одиночества, переживаний за жизнь не только свою, но и его. Страдания и лишения, ошейник на шее, затягиваемый невидимым командиром, и шепот, сводивший с ума. Обломки Связистора, над которым он долго плакал. Годы попыток собрать его заново, нехватка важных деталей и отчаяние – вернуть его к жизни невозможно. Тишина, пустота густая, тяжелая, давящая на плечи, вдавливающая в землю, в которой все равно никогда не найти покоя.

И тут старец, оглушенный нахлынувшими чувствами и воспоминаниями, шмыгнул носом и заплакал. Горячие слезы прорисовывали дорожки по его ввалившимся щекам.

Вильгельм с изумлением посмотрел на старца. Руки его даже перестали сдирать со спелого плода сочную кожицу.

– Что с вами? – прошептал Вильгельм и потряс старца за руку, но тот отвернулся и зажмурился.

Ему гадко, настолько гадко, что желчь поднималась по горлу и перекрывала воздух.

«Лжец, лжец, лжец!» – Крутилось в голове его ураганом, а эмоции и чувства, спавшие столько сотен лет, вырывались наружу.

– Вы можете сказать, что с вами? – вновь воскликнул Вильгельм, уже настойчивее. – Я ваш Почитатель, отвечайте! Я приказываю… – Уже тише добавил он, будто бы сомневаясь.

Старец улыбнулся, но потом, стоило ему повернуться и посмотреть в лиловые глаза, такие знакомые и чужие одновременно, вновь заплакал.

– Простите меня, Вильгельм… – прошептал старец, вытирая глаза ладонью, но это не унимало слез.

– За что я должен вас простить?

Ответом было новое всхлипывание.

Вильгельм встал со стула и подошел к старцу. Тот, будто игнорируя этикет и все правила, даже не посмотрел