Потрясающие приключения Кавалера и Клея - Майкл Шейбон

– Боюсь, за все это в ответе ваш сын, – сказал Либер, протягивая письмо Сэму Клею. – Это он написал в «Геральд трибюн».

– Вот и я заподозрил, – вставил дед. – Какой-то, думаю, стиль знакомый.

– Что? – переспросил Сэм Клей. – Вы с чего так решили?

– У каждой пишмашинки свое лицо, – сказал мальчик очень тихо, глядя себе под ноги. – Как отпечатки пальцев.

– Зачастую, – подтвердил Либер.

Сэмми прочел записку, странным взглядом смерил сына:

– Томми, это правда?

– Да, сэр.

– То есть прыгать никто не будет?

Томми потряс головой.

– Все это выдумал ты?

Томми кивнул.

– Ну, – сказал Либер, – ты, сынок, серьезно оплошал. Боюсь, ты даже совершил преступление. – Он глянул на отца. – Мне жаль, что с вашим кузеном так вышло, – прибавил он. – Я понимаю, вы надеялись, что он вернулся.

– Я надеялся, – сказал Сэмми, удивившись то ли своему осознанию, то ли догадливости Либера. – Вы знаете, да, я, пожалуй, и впрямь надеялся.

– Так он и вернулся! – Эти слова мальчик выкрикнул, и даже Либер слегка вздрогнул. – Он здесь.

– В Нью-Йорке? – переспросил отец. Томми кивнул. – Джо Кавалер – здесь, в Нью-Йорке? – (Опять кивок.) – Где? Откуда ты знаешь? Томми, черт тебя дери, твой кузен Джо – где он?

Мальчик что-то буркнул – неразборчиво, почти неслышно. А затем, ко всеобщему удивлению, зашагал в Эмпайр-стейт-билдинг. Внутри он свернул к холлу экспресс-лифтов и вызвал те, что ехали на самый верх.

Все началось – ну, или началось вновь – с «Большой демонической шкатулки чудес».

Третьего июля, в одиннадцатый день рождения Томми, отец повел его на «Историю Робин Гуда» в «Критерион», на обед в кафе-автомат и в библиотеку на Сорок второй улице – смотреть макет квартиры Шерлока Холмса, где были, помимо прочего, невскрытые письма, адресованные сыщику, персидская туфля с табаком, отпечаток лапы собаки Баскервилей и чучело Гигантской Крысы с Суматры. Программу составили по просьбе Томми и взамен обычной деньрожденной вечеринки. Единственный друг Томми, Юджин Бегельман, в конце четвертого класса переехал во Флориду, и Томми не желал набивать гостиную Клеев ребятами, которые станут ерзать, дуться, закатывать глаза, потому что в гости их погнали родители из вежливости к его родителям. Томми был одиноким ребенком, и его не любили ни учителя, ни однокашники. Он по-прежнему брал с собой в постель игрушечного бобра по кличке Зубий. Но в то же время он гордо ценил – и даже воинственно защищал – свою отчужденность от мира нормальных, глупых, счастливых, достойных зависти детей Блумтауна. Тайна его настоящего отца, который – пришел к выводу Томми, расшифровав подслушанные намеки и поспешно оборванные замечания родителей и тогда еще живой бабушки, – воевал солдатом в Европе и был убит, служила одновременно источником amour propre и горькой тоски по роскошной возможности, которую он, Томми, упустил, но которая тем не менее выпасть могла ему одному. Он всегда сопереживал молодым героям романов, чьи родители умерли или бросили их (равно из желания подарить отпрыскам уникальную судьбу грядущих Императоров или Пиратских Королей и из общей изуверской жестокости к детям всего мира). У Томми не возникало сомнений, что подобная судьба уготована и ему, быть может в марсианских колониях или на плутониевых шахтах астероидного пояса. Томми был пухловат и маловат для своих лет. Одно время он был мишенью издевательств стандартного розлива, но его молчаливость и его восхитительно средние школьные успехи заслужили ему некую спасительную невидимость. Впоследствии он добился права напрочь уклоняться от традиционных театров подростковых мук и стратагем – бунтов на детской площадке, вечно блуждающих игр в фантики, вечеринок на Хеллоуин, и у бассейна, и по случаю дней рождения. Все это интересовало его, но он запрещал себе переживать. Раз нельзя, чтобы в обшитом дубом громадном зале замка, обоняя запеченного на огне кабана и оленину, с грохотом сдвигая кружки, за здоровье Томми пили верные лучники и авантюристы, денек в Нью-Йорке с отцом вполне сойдет.

Краеугольным камнем, кульминацией праздника было посещение «Магической лавки Луиса Тэннена» на Западной Сорок второй, где будет куплен запрошенный Томми подарок – «Большая демоническая шкатулка чудес». Стоила она $ 17,95 и посему олицетворяла немалую родительскую щедрость, но родители всю дорогу с замечательной снисходительностью относились к недавно зародившемуся у Томми интересу к фокусам, будто он, этот самый интерес, совпал с некой тайной программой, которую мать с отцом про себя уже составили для сына.

Иллюзионистские штучки начал Юджин Бегельман, когда его отец вернулся из командировки в Чикаго с прямоугольной коробкой расцветки игральных карт, содержавшей, судя по заявлениям на этикетке, «все необходимое, дабы УДИВИТЬ и ПОРАЗИТЬ твоих друзей, а ТЕБЯ сделать душой любой компании». Томми, естественно, сделал вид, будто презирает подобные планы, но, когда Юджин добился, чтоб у него ненадолго почти целиком исчезло вареное яйцо, и почти преуспел, извлекая довольно обмякшую игрушечную мышь из якобы обыкновенного женского чулка, Томми потерял терпение. Эта нетерпеливость – тесно в груди, ноги ходят ходуном, внутри такое чувство, будто надо отлить, – порой бывала невыносима и всегда накатывала, если он сталкивался с тем, чего не понимал. Томми одолжил у Юджина «Детский волшебный набор „Аль-а-Каззам!“» и забрал домой; все фокусы он освоил за одни выходные. Оставь набор себе, сказал Юджин.

Затем Томми отправился в библиотеку и нашел там до сей поры не обнаруженную полку с книгами про карточные фокусы, фокусы с монетами, фокусы с шелковыми платками, и шарфами, и сигаретами. Руки у него были крупны для его возраста, с длинными пальцами, а способность стоять перед зеркалом с четвертаком или спичечным коробком, снова и снова повторяя одни и те же крошечные жесты, застала врасплох даже его самого. Это успокаивало – упражняться в пальмировании и растворении карт.

А вскоре выяснилось, что на свете существует Луис Тэннен. Тэннен был крупнейшим поставщиком фокусов и реквизита на Восточном побережье и в 1953 году его лавка оставалась неофициальной столицей профессионального иллюзионизма Америки, неким неформальным клубом, где многие поколения людей в цилиндрах, оказываясь в городе проездом по пути на север, юг или запад, в водевили и бурлески, в ночные клубы и варьете страны, встречались, обменивались информацией, клянчили денег и ослепляли друг друга тонкостями до того высокохудожественными и изощренными, что незачем растрачивать их на толпу, пришедшую пялиться на слона и плотоядно пожирать глазами распиленных надвое дам. «Большая демоническая шкатулка чудес» была одним из коронных номеров мистера Луиса Тэннена, неувядающим бестселлером, от которого, согласно личной гарантии владельца, зрители – разумеется, не пятиклассники с их фантиками и стикболом, но, воображал Томми, люди в смокингах, курильщики длинных сигарет на океанских лайнерах и женщины с гардениями в волосах – растекутся по полу недоуменным желе. От одного названия Томми в нетерпении задыхался.