Илион - Дэн Симмонс

Оставшаяся четверка, включая Елену, ахает и в ужасе отшатывается, словно старуху прирезали у них на глазах. Хотя нет, еще хуже: к виду ножевых ранений красавицам не привыкать.

Я принимаю прежнюю наружность, и Гекуба оказывается на своей стороне комнаты. Царица растерянно моргает, хотя мне доподлинно известно: она ничего не заметила. Женщины принимаются быстро и бессвязно лопотать. Бросаю взгляд на индикатор. Еще две минуты и тридцать восемь секунд.

Хорошо, что энергия квит-медальона беспредельна. Пока.

– Хотите, чтобы я квитировался прочь отсюда и благополучно вернулся?

– Нет, – возражает опомнившаяся Гекуба. – Все наши планы – и твои тоже – зависят от того, можешь ли ты незаметно пробраться именно на Олимп. Возьми туда кого-нибудь из нас. Это возможно?

Я опять не спешу с ответом. Наконец решаюсь:

– Да, но Шлем Аида скрывает лишь одного человека. Второго все увидят.

– Тогда принеси доказательство, что ты был там, – настаивает она.

– Какое, например? – Я всплескиваю руками. – Ночной горшок Зевса?

Женщины снова шарахаются, словно услышали непристойность. А, ну да. Я и забыл. Богохульство нынче не в моде, не то что в мое время. И кстати, по вполне понятным причинам. Попробуй оскорби десятифутового громилу, который так и мечет убийственные молнии! Последствия будут ужасны. Надеюсь, свинцовые стены и впрямь непроницаемы для Олимпийцев. Дело даже не в остроумной шутке про ночной горшок – скорее в том, что мы здесь замышляем.

– Однажды, – мягко начинает Елена, – я видела, как Афродита расчесывает сияющие волосы чудесным серебряным гребнем тончайшей божественной работы. Принеси его.

Когда же до них дойдет: покровительница влюбленных пускает пузыри в лиловом баке! Принимаюсь рассказывать заново и вдруг понимаю: нет, леди права. Это я глупец. Вряд ли гребень плавает вместе с хозяйкой.

– Ладно. – Я нахлобучиваю на голову Шлем и кручу диск телепортации. – Не уходите без меня.

Капюшон сработал прежде медальона, поэтому последние слова донеслись до женщин из пустоты.

* * *

Дочь Зевса должна обитать в одном из огромных белых домов у кратера. Знать бы еще, в каком. Единственное, что я помню, – это помещение неподалеку от Великого Зала Собраний, где мы пообщались однажды и где богиня едва не соблазнила схолиаста Хокенберри, норовя превратить его в наемного убийцу. Если там и не личные покои Афродиты, то по крайней мере съемные апартаменты.

Квитируюсь на Олимп – и у меня захватывает дух.

Трибуны почти пусты, зал погружен в полумрак, голографическое видеоозеро не показывает ничего, кроме объемных статических помех. Однако некоторые боги здесь. Как ни странно, Зевс тоже, хотя я был твердо уверен, что он восседает на горе Ида и наблюдает за кровавой резней на Илионских долинах. Отец бессмертных и смертных занял свой золотой трон; рядом переговариваются боги-мужчины, в том числе «сребролукий» Аполлон. (Каждый – футов десять ростом, не меньше.) Даже под защитой Шлема и на приличном расстоянии я стараюсь почти не дышать: еще услышат, чего доброго. Но их внимание приковывает иное зрелище.

У подножия Зевсова престола, на пересечении всеобщих пристальных взглядов, громоздится нечто, мягко выражаясь, невообразимое для здешних мест. Огромный, искореженный и покрытый выбоинами металлический панцирь величиной с корпус «форда экспедишн» – груда механизмов, взятых со страниц какого-нибудь научно-фантастического романа, – и маленький, сверкающий робот-гуманоид. Последний произносит речь. Причем на английском. Боги внимательно слушают, и вид у них не слишком довольный.

– Непонятно, – вслух заметил Харман, – почему постлюди выбрали для своей базы именно такое название?

– Думаешь, я что-то смыслю в их выкрутасах? – пожала плечами Сейви, следя за показаниями виртуальных датчиков.

Собиратель бабочек медленно дожевал третью питательную плитку и поинтересовался:

– А чем вас не устраивает название «Атлантида»?

– Да ведь, судя по древним картам, Атлантический океан размещался к западу отсюда, за Дланями Геркулеса, – пояснил девяностодевятилетний. – А тут расстилалось Средиземное море.

– Правда?

– Истинная.

– И что?

Опытный путешественник испустил вздох и умолк, однако Сейви решила подать голос:

– Может статься, дело в простом капризе «постов». Хотя, если память мне не изменяет, один мыслитель по имени Платон, живший еще до наступления Потерянной Эпохи, писал о некоем острове Атлантида, будто бы расположенном когда-то в здешних водах.[23]

– Платон, Платон… – задумался Харман. – По-моему, я встречал в книгах ссылки на его труды. Там еще была странная картинка… Собака.

Вечная Жидовка кивнула:

– Жаль, что большая доля старинной иконографии навеки утратила смысл.

– А что такое собака? – полюбопытствовал дамский любимец, прихлебывая воду из бутыли. Питательные плитки не притупили острого голода, но еда все равно закончилась.

– Мелкий зверек, широко распространенный в Потерянную Эпоху, – ответила старуха. – Не знаю, зачем «посты» позволили этим домашним любимцам людей исчезнуть с лица земли. Возможно, тут постарался вирус Рубикона.

– Это как с лошадьми, что ли? – Даэману припомнились большие грациозные животные из туринской драмы, которых он доселе считал плодом чьего-то воображения.

– Ну, собаки были помельче и мохнатые, но в общем вымерли в то же самое время.

– Значит, всяких там динозавров ПЛ возвратили. – Коллекционера даже передернуло. – А безобидных лошадок и собак не стали?

– Я же говорю, постлюди часто совершали необъяснимые поступки.

Путешественники ехали весь день, легко преодолевая на громадном шестиколесном вездеходе неглубокие речки и пересохшие каналы. Вокруг расстилались бескрайние поля, на которых колыхались на ветру все известные и неизвестные Даэману злаки. Над ними хлопотали привычные глазу сервиторы, чей вид поначалу весьма порадовал молодого мужчину – пока до того не дошло, какой чудовищной величины должны быть эти умные машинки, заметные в синей дали. Футов двадцать, а то и все пятьдесят в высоту и наполовину такие же в ширину, не меньше. И вообще, чем сильнее углублялся вездеход в таинственный Бассейн, тем чужероднее становились поля и сервиторы, обрабатывающие их.