Куявия - Юрий Никитин

– Спасибо тебе, – сказала она. – Мнерасплатиться нечем…

Он отмахнулся.

– Платить за услуги друзей нехорошо. А Пребранасказала, что ты друг. Прощай!

Он отступил и растворился среди нагромождения камней.Блестка перевела дух, огляделась. Между высокими скалами ровное место, всолнечных лучах камни блестят, то ли покрытые росой, то ли ночью здесь выпадаетснег, а утром тает. Воздух свежий, холодный, почти зимний, но солнечные лучиобжигают кожу.

Ладно, у нее острый кинжал, а также плащ, подаренный Ратшей,она сразу же поправила пояс и теперь шла легко, не чувствуя ставшей привычнойтяжелой звякающей цепи. И даже нет железных оков, что мешали бы двигатьсясвободно, хотя почти привыкла и к ним, их прикосновению, их тяжести. Каменнаястена проплывала мимо, серая и остывшая за ночь, слышно, как потрескиваюткамешки, разогреваясь под прямыми солнечными лучами.

После тяжелого подъема и такого же спуска даже непривычноидти по ровному, сперва едва передвигала ноги, потом перешла на бег. Рукоятькинжала, тоже подаренного благородным Ратшей, задевала пальцы и просилась вруку. Лишь на миг острое сожаление вспороло сердце, но усилием воли изгнала изсознания его лицо, сдвинутые брови и орлиный нос, каменные губы и тяжелуюнижнюю челюсть с раздвоенным подбородком. Этот человек предал, посадив, каксобаку, на цепь. И не защитил, когда толпа насильников ввалилась в ее темницу.И явно не собирался снимать эту проклятую цепь, не верил ей, не верил ее слову…

И вообще, сказала она себе с горечью, ничего не понял. Ивряд ли поймет.

Слева раздались крики, она вздрогнула, едва не упала отнеожиданности. С десяток человек между огромных валунов бежали в ее сторону,торопились, падали. Она видела их радостные лица и разинутые рты. Несколькочеловек забежали вперед, отрезая ей дорогу. Она отступила к стене, ладоньопустилась на рукоять кинжала.

Предводитель погони закричал еще издали:

– Женщина, оставь нож!..

Она ответила дерзко:

– Приди и возьми его.

Остальные подбежали ближе, тяжелые, запыхавшиеся, одетыедобротно, некоторые даже в кольчугах поверх толстых вязаных рубах. Их лицапоказались ей незнакомыми, явно из новоприбывших. Жителей Долины она уженаучилась отличать по особому солнечному загару, здесь, высоко в горах, совсемне тот, что внизу, на равнине.

Вожак погони взмахом руки велел всем остановиться, крикнулснова:

– Иггельд велел сразу передать, что цепей ты больше неувидишь!

– А где же ваш хозяин? – крикнула она.

– Он высадил нас, а сам полетел вперед, –прокричал он, и она вспомнила, что пробиралась между камнями, стараясь идти какможно незаметней. – Он обещал огромную награду за тебя…

– За мою голову? – выкрикнула она насмешливо.

– Тому, кто тебя найдет, – прокричал вожак. Еголюди начали обходить ее с боков, но он снова повелительным жестом остановилвсех. – Он очень сожалеет, госпожа!.. Он сделает все, чтобы загладить своювину…

Блестка зло расхохоталась. Если бы он не сказал эти дикиеслова, она бы начала верить. Но он перехлестнул, завравшись до того, что иххозяин вот так признал при всех, даже при слугах, что он виноват передпленницей, перед артанкой, и что даже готов заглаживать вину.

– Приди и возьми меня, – ответила она. – Нораньше я убью себя.

Она сказала ясно и просто, вожак сделал еще шаг и замер. Онаясно видела его лицо, кудрявую бородку, наконец вспомнила Худыша, одного изсмотрителей драконов, честного, но недалекого человека, в первые дни ненавиделее люто, но потом научился уважать и хотя в доме Иггельда бывал редко, но нанее посматривал уже без злобы.

– У меня приказ, – сказал он несчастнымголосом. – Хозяин сам покончит с собой, если ты убьешь себя, артанка. Несмей этого делать.

Она засмеялась, в ее голосе звучало отчаяние ибезрассудство.

– А что я теряю? – ответила она. – Живой невернусь. А мертвой все равно, повезете к своему господину или же бросите здесь.

Худыш сделал к ней шаг, еще один. Остановился, пытливопосмотрел в глаза. Блестка зло улыбнулась ему и сделала приглашающий жест. Онулыбнулся, развел руками.

– Но ты ведь не откажешь себе в удовольствии… взять ссобой хоть одного куява?

Она смерила его взглядом с головы до ног и обратно. Ему затридцать, в полном расцвете, привык к тяжелой работе, а это значит, что силен изнает о своей силе, уверен в ней, умеет наносить и держать удары. В боях сартанами еще не бывал, но тяжелые камни ворочать умеет, дракона за хвостостановит…

– Не откажусь, – ответила она.

– А если я и погибну, – сказал и мягкоулыбнулся, – то мне будут завидовать все в крепости… Погибнуть от рукипрекрасной девушки!

Он делал шаг за шагом, пока не оказался перед нею нарасстоянии двух шагов. Остальные все еще стояли цепью, где их остановил. Они несомневались в том, что будет дальше, потому надо двигаться как можно быстрее,пока не бросятся скопом…

Он прыгнул, одна рука согнута, чтобы отразить удар ножа,другая с растопыренными пальцами вытянута, готова схватить ее и подмять.Блестка резко ударила вперед ногой, крутнулась и, пропустив тяжелое телосправа, резко полоснула лезвием.

Худыш упал и тут же вскочил на ноги. Но лицо его быстробледнело, шея справа вскрыта как будто ударом меча, из разрубленной артериикрасная струя бьет ключом, шипит и плавит чистый белый снег. Он непроизвольновскинул ладонь, все понял и криво улыбнулся: никому еще не удавалось остановитькровь из поврежденной артерии.

– Вот, – прошептал он, – как и… хотел…

Он упал лицом в снег. Руки бессильно разбросал крестом.Блестка отступила, с лезвия срывались в снег и прожигали до самого камнягорячие красные капли. Воины, лишившись вожака, смотрели на нее по-куявскитупо, непонимающе. Для их тупых куявских мозгов все случилось чересчур быстро.По их представлениям, либо Худыш должен обезоружить сразу, либо должны долгокружить один вокруг другого, зачем-то пригнувшись и прожигая один другоголютыми взглядами, сопеть и потеть от напряжения, а потом еще долго драться, какбудто можно долго, если в руке острое лезвие.

Она перебросила не глядя нож из руки в руку. Артане всевладеют им с детства, все красиво и ловко зарежут барана, никто не морщится привиде крови, всякий знает, что человек – тот же баран, лезвие достает егосердце так же просто, как и сердце барана, а кровь из горла человека хлещетточно так, как из перерезанного бараньего.

На нее смотрели с ужасом, потом кто-то, беря на себяруководство, повелительно прикрикнул, и все начали потихоньку и со страхомпридвигаться. Блестка снова перекинула нож из ладони в ладонь. Кровь с лезвиязабрызгала пальцы, в этом белоснежном мире она выглядела кричаще ярко.