Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

что отключилась всего лишь на секунды, поскольку сэр Гаа Рон так и не приблизился ко мне на расстояние, позволяющее нанести последний и окончательный удар.

Я приподнялась с земли, чувствуя мгновенное, невыразимо приятное облегчение, сопровождающееся быстрым приливом сил, а затем нанесла ответный удар всем своим существом, вложив в него черную ненависть и огромную ярость, не принадлежавшие мне, но переполнявшие меня, словно горькая желчь, не желающая больше оставаться внутри. Ночь захотела вырваться на свободу из самых темных лабиринтов моей души и никакими усилиями воли я не смогла бы ее сдержать. Да я и не хотела…

Огромный антрацитовый шар вырвался из моей груди и за один вздох преодолел разделяющее нас расстояние. Он ударил Гаа Рона прямо в голову, но не рассыпался, а смялся, как раздутый мяч. Затем выпустил тонкие щупальца и совершенно неожиданно для меня вцепился ими в лицо и грудь сэра Гаа Рона, не успевшего ничего предпринять. Щупальца вспыхнули желтым сиянием, и я вдруг поняла, что они забирают его жизнь прямо на моих глазах. Пьют ее, как люди выпивают через трубочку сладкий апельсиновый сок.

Колени Гаа Рона подогнулись и коснулись земли, и он упал прямо возле стола, перевернутого мною во время собственного падения. Меня затошнило от зрелища пульсирующего шара, набиравшегося сил и лишающего их моего противника. Что-то во мне воспротивилось этому. Что-то, не принадлежавшее этой тьме, но такое же целостное и сильное, такое же яростное, но любящее в своей ярости жизнь, а не смерть. Оно подняло с земли мое слабое тело и кинуло его к сэру Гаа Рону. Руки сами сомкнулись вокруг шара, вновь изменившего свой цвет, и сжали его в попытке оторвать от своей жертвы. Это оказалось на удивление легко, и щупальца сами оставили сэра Гаа Рона, став податливыми и безвольными. Шар растекался по моим предплечьям и ладоням, струился по запястьям тонкими ручейками и через минуту исчез в моем теле, словно его истоки — это мои кровеносные сосуды. И я вдруг подумала, что рано или поздно мы все возвращаемся к своим истокам…

Тело Гаа Рона обмякло, и я попыталась привести его в чувство, похлопав по щекам. Собственные действия рождали во мне смутные воспоминания, что где-то я уже это видела. Сэр Гаа Рон был жив, только очень бледен и тяжело дышал, а когда открыл глаза — в них отразились лишь усталость и безразличие, испугавшие меня сильнее, чем ненависть и боль.

Я сняла свою куртку и аккуратно подложила ее под голову сэра Гаа Рона, так и не закрывшего глаза. Я позвала его, но он не реагировал ни на звук моего голоса, ни на прикосновение моих рук к его волосам. Такими нас застал Анжей, даже не попытавшийся скрыть своего удивления. Через считанные минуты сэр Гаа Рон был доставлен в свой дом и к нему вызвали доктора, служившего здесь же на заставе, а милорд в прямом смысле вызвал меня «на ковер».

— Что произошло между вами? — Тон милорда не оставлял никаких сомнений — он желал слышать правду, только правду и ничего, кроме правды.

Я честно сказала, что не понимаю, ибо, действительно, не понимала ни того, что произошло, ни природы самого нападения, ни механизма защиты. Я даже не понимала, кто из нас и на кого нападал и кто, в конечном итоге, защищался.

Милорд сжал губы, отчего они стали похожими на тонкую и горько изогнутую нить:

— Я должен охранять его от тебя или тебя от него, Лиина?

Я снова покачала головой и искренне признала, что не вижу необходимости ни в том, ни в другом. И только разозлила его еще больше.

— Сэр Гаа Рон дорог мне, миледи. Если он умрет, я не прощу вас никогда! — С этими словами милорд развернулся по направлению к двери и уже готов был покинуть комнату, но ему навстречу вошел доктор, и судя по его лицу, с хорошими новостями.

Это остановило милорда и он кивком дал понять, что готов его выслушать.

— Физически сэр Гаа Рон здоров, но ему нужен покой и отдых. Что бы ни случилось с ним, это повлияло на его разум — такое я видел у некоторых воинов, прошедших через весьма тяжелые бои. Сэр Гаа Рон — очень сильный молодой человек, и я уверен, что подобное состояние долго не продлится! — Седой доктор слегка поклонился милорду и мне и вышел из комнаты с видом человека, оставлявшего нас заслуженной судьбе.

Спустя мгновение милорд стремительно проследовал в покои своего военачальника, а я фактически побежала за ним — таким быстрым был его шаг.

Сэр Гаа Рон спал, но его нездоровая бледность наводила на мысль, что доктор приукрасил свое заключение. Никогда еще я не чувствовала себя такой виноватой при виде болеющего человека, и никогда больше не поступала так глупо и так по-человечески при виде умирающего врага, которого пыталась убить.

Знание того, как помочь сэру Гаа Рону, пряталось глубоко в моем подсознании. Оно всегда все знало, но в отличие от разума совершенно не различало понятия добра и зла. Я попросила милорда оставить меня наедине с его военачальником, и он даже не возразил мне. И я сделала то, о чем однажды пожалела, хотя после всего произошедшего совершенно неожиданно для себя приобрела в лице Гаа Рона если не друга, то уж точно не врага. И мои пальцы сами собой прикоснулись к его рукам, а желания поделиться силой не пришлось долго ждать…

Жизнь Гаа Рона возвращалась к своим истокам, перетекая с кончиков моих пальцев к внутренней поверхности его ладоней. Мне было холодно, но не больно до тех пор, пока глаза сэра Гаа Рона не открылись и его ладони инстинктивно не сжали мои пальцы в своих тисках. Идущий сквозь них поток жизни иссяк, но возродился в его голубых глазах, смотревших на меня из другой реальности, готовой поглотить и меня и его. Еще мгновение — и руки разжались, выпуская из плена мои пальцы.

Глаза сэра Гаа Рона потеплели, меняя свой цвет с ледяной голубизны на небесную синеву, и он окончательно вернулся ко мне. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, и я склонилась над ним, пытаясь уловить его дыхание, ибо остановившийся взгляд напугал меня своей безжизненностью, но, услышав, что он произносит моя имя, я успокоилась.

Я велела ему закрыть глаза и поспать, и сэр Гаа Рон безропотно подчинился мне, словно маленький ребенок, поддавшись уговорам своей матери. Через мгновение он уже спал, и его дыхание