Демоны Дома Огня - Александра Груздева

Уронила смартфон на стол – и уставилась в чашку с кофе. Она хотела представить Любимова как своего спутника. Официально. Чтобы всем все стало ясно. Он ведь сделал ей предложение – в своем ужасном стиле: «Давай объединим наши активы». Она посмеялась и обещала подумать. Почему, когда всего-то нужно добавить каплю романтики, он остается сухим дельцом, а когда лучше бы промолчать и смириться, шлет тонны няшного спама? Он обиженно настучал ей в WhatsApp: «А что прикажешь? Становиться на одно колено и протягивать бриллиант? Тебе же ничего не возможно подарить из ювелирки, чтобы ты не скривила нос». И это правда. Арт-директору ювелирного дома «Аль-Хашми» трудно угодить.

Ладно, она хозяйка приема. Не беда, если побудет без пары. К тому же теперь у нее больше шансов вытащить Элен из дома. Ада моментом отыскала ее номер:

– Я отправила тебе приглашение, но не получила ответа. Ты придешь?

Сонный голос на том конце пробубнил вечную отговорку:

– Мне не с кем оставить Марка.

– Брось, Элен. Это особенный вечер и для Марка, и для тебя. Вызови ему сиделку.

– Ты хочешь заставить меня раздавать интервью. Ты же знаешь, что журналисты накинутся, как голодные собаки.

– Элен, ты должна быть там. Ты просто обязана. Не ради меня. Ради Марка.

– Он все равно ничего не узнает.

– Но ты-то будешь знать!

Ада пробежалась по списку дел в программке-органайзере, вычеркивая те, которые могут подождать, дошла до конца списка, вернулась к началу и задумчиво воскресила сначала одну встречу, потом другую. До Нового года чуть больше недели, все хотят решить старые дела в уходящем году. Никто не станет ждать. А дурное предзнаменование лучше оставить там, где ему и полагается быть, – в области фантазий.

В офисе ее ждал сюрприз. Секретарша с бледным от пудры лицом испуганно прошептала:

– Ада Аркадьевна, вас новый заказчик ждет.

– Какой заказчик? – нахмурилась Ада, в планах никаких таких встреч не стояло. На них всегда уходит прорва времени: пока человек поймет, что ему нравится, что хочется, определится с материалами, сметой… Это беседа не на один час даже с постоянным клиентом, что уж говорить о новом человеке.

– Не знаю. Пришла на работу, а он сидит на ступеньках, весь в снегу. Умоляет его принять. Провела в переговорную, чаем напоила.

Лысеющий дядечка бухнулся на колени и начал хвататься за Аду потными руками. Ему открылась причина его несчастий и последних неудач в бизнесе:

– Я утратил связь, – бормотал он, икал и носом хлюпал. – Утратил связь.

А затем он до боли в висках вспоминал материнскую брошь, которая казалась ему самой прекрасной на свете. Он хотел что-нибудь в том же роде, но не мог ни нарисовать ее, ни толком описать. Стол в переговорной покрылся пластами книг по дизайну ювелирных украшений. Сначала Ада надеялась, что задание будет простым, предполагая, что та брошь – творение мастера советской эпохи. Часто детям прекрасным кажется то, что особой ценности не имеет, – гнутая позолоченная проволока, тройка лунных камней. Дело ведь не в украшении.

– Маму я вам не верну.

О, он знает, знает. Но твердит одно: «Как только я увижу брошь, то сразу почувствую, что мама рядом».

История появления брошки уходила в начало двадцатого века, след терялся в Одессе, в подвале неизвестного ювелира. Ее заказал для бабушки, балерины, страстный поклонник, по наследству она перешла к дочери. Авторская работа – это уже хуже… Ада внутреннее содрогнулась, представив, что ей придется искать нечто фантастическое, плод воображения подпольного умельца. В ход пошли альбомы с искусством начала двадцатого века: модерн, русский модерн, каталог дореволюционных ювелирных изделий.

– Понимаете, брошь пропала в блокаду, и я думал, что это пустяки, даже не вспоминал о ней. А в последнее время то одно не заладится, то другое. Партнер по бизнесу сбежал с деньгами, крупный заказчик повесился, кредит не отдать. Мечусь, как рыба в сетях. А тут звонок: «У тебя есть дочь, ей десять лет». И она умирает, острый лейкоз. Нужны деньги на трансплантацию костного мозга.

А где мне деньги взять? Я весь в долгах. Но мне их было проще найти, чем ей. Еще занял, все, что мог, продал. Разве может женщина так злиться, чтобы ребенка скрывать?

Операция не помогла. Костный мозг не прижился. Чужие клетки атакуют печень, легкие. Врачи руками разводят, сделали все, что смогли.

И тогда я понял! Понял! Связь утрачена – в этом все дело. Нарушена преемственность. И если я достану эту брошь… Она должна быть у моей дочери. – Взор его прояснился. – Конечно, ту самую вещь не вернешь. Но можно сделать такую же. Мне говорили, что вы творите чудеса.

Ада вздохнула – иногда репутация чудотворца давит тяжким грузом.

– Вам, наверное, кажется, что я ненормальный? Думаю, что какая-то древняя брошка спасет жизнь моему ребенку? – Слезы заструились из серых подслеповатых глазок.

Ада ответила ему честно:

– Нет, вы нормальный, просто у вас горе.

И конечно, он просит успеть до Нового года, потому что, кто знает, сколько времени осталось его девочке. Ада рисовала эскиз за эскизом, а он отвергал их один за одним. Она отменила встречи. Вызвала на подмогу двух толковых дизайнеров. И к двум часам дня картина прояснилась, они сделали черновой эскиз, в котором клиент признал украшение своей матери.

Когда она сказала Рашаду аль-Хашми, что он мог бы вести бизнес в России, тот захохотал:

– Зачем? Там скоро на нефтерубли даже хлеба не купишь, не то что бриллианты!

– Ты, видимо, знаешь больше, чем я, – процедила она сквозь зубы, с усилием подчиняясь принятому на Востоке стилю общения женщины с мужчиной.

– Так и есть, – самодовольно улыбнулся он.

– Но так будет не всегда, – возразила она. – Ты сам говорил, что мы стойкий народ. Мы не раз залезали в яму и всегда успешно из нее выбирались. Мы что-нибудь придумаем. К тому же предметы роскоши лучше всего раскупают именно в кризис. Люди живут как в последний день. И они хотят себе сразу все, а еще желательно то, что можно передать по наследству, – например, драгоценности «Аль-Хашми».

* * *

Она заехала домой – переодеться. Открыла сейф, чтобы выбрать украшения на вечер. Потянулась к сапфирам, тем самым, что она отыскала во Флоренции, когда ездила туда с Марком. Крохотная лавочка, даже не ювелира, а барахольщика-антиквара. Сапфировое ожерелье, как небесный свет в оправе. Или это было раньше, когда она работала стюардессой? Память – такая непрочная штука…

Сапфиры казались теплыми на ощупь. Греют в мороз не хуже шерстяного шарфа. И потом, они так подходят к палитре художника, чью выставку она откроет сегодня в зале Главного штаба: произнесет официальную речь, будет отвечать на вопросы журналистов, рассказывать про художника-затворника и доносить до всех скептиком мысль, что творческие люди не такие, как все, они могут позволить себе причуды…