Королевство крестоносцев - Джошуа Правер

Это диктовало особые правила сосуществования. Крестоносцы не собирались заниматься производительным трудом; они эксплуатировали местное население, заставляя его производить продукты питания и все необходимое в принудительном порядке. Таким образом, с самого начала новое общество состояло из завоевателей и завоеванных, эксплуататоров и эксплуатируемых.

Такое положение не было уникальным в завоеванных областях Европы того времени. Колониальная система сложилась сразу же после завоевания и оставалась неизменной в течение двухсот лет существования государства крестоносцев. Колониальная ситуация была намеренно создана крестоносцами, чтобы выстроить систему сосуществования с местным населением. Фундамент экономики сложился на основе общественно-религиозной идеологии. Отсюда подавление любой попытки к ассимиляции и интеграции.

Крестоносцам было суждено существовать в дуалистичном обществе. Использование определений «завоеватели и завоеванные», «эксплуататоры и эксплуатируемые» вполне уместно, но, чтобы понять их подлинное значение, необходимо выйти за рамки чисто внешних о них представлений. По всей вероятности, эксплуатация в правление крестоносцев была менее суровой, чем при власти мусульман или в соседних мусульманских странах. Многие из местных крестьян уже давно потеряли свои права собственности и стали арендаторами мусульманского землевладельца, городского купца или вакфа. Крестьянина эксплуатировали и прежде, и даже, как мы уже говорили, в гораздо большей степени, чем при крестоносцах. За исключением особых случаев, таких как война или арбитраж франкского феодала, новый режим был не столь репрессивным. Но для крестоносцев роль завоевателя и эксплуататора создала совершенно новый тип отношений. При более суровом мусульманском правлении эксплуатируемый был частью той же самой религиозной общины, одной из основ исламского общества. Более того, он принадлежал к той же самой культурной общности, что и его эксплуататор. Он мог смотреть с фатализмом на свою участь, как заранее предопределенную, как это было и с европейским крепостным, или рассматривать эксплуатацию и судебные поборы как нечестивые поступки, за которые придет расплата в этом или ином мире. Хотя общественные и религиозные деятели осуждали жестокость феодалов и нечестие правителей, но возмущались они не их поведением; негодование имело место в связи с существовавшей социальной несправедливостью и тяжелым материальным положением угнетенных. В случае с крестоносцами та же самая эксплуатация означала нечто иное. Причиной возмущения было не экономическое положение. Появлялось чувство унижения, поскольку завоеватели были неверными, что противоречило воле Аллаха. Эксплуататор был чужеземец, враг религии, притеснитель верующих. Это создавало непреодолимую пропасть, которую невозможно преодолеть даже самым терпимым отношением.

Таким образом, с обеих сторон сложилась идеология и практика неприятия друг друга. Никакая интеграция, даже сближение были невозможны, обе стороны отрицали друг друга. Неизменность этой колониальной ситуации имеет важнейшее значение. Почему неизменность? Почему не было изменений, или почти не было, на протяжении двух столетий? Самая явная причина – это экономическая зависимость завоевателей от завоеванных в их повседневном существовании. Это свидетельствует о гораздо большем, чем политическом доминировании, поскольку диктовало политику, основным постулатом которой был отказ от любого сближения и интеграции, которые могли подорвать существующий порядок. Теоретически интеграция была возможной. Тем, что разделяло франков и нефранков, были религия и завоевания. Но это не обязательно создавало непреодолимую ситуацию. Только человеческий фактор делал положение неизменным. Не только первые завоеватели, но и их потомки и все будущие иммигранты пожинали плоды завоевания. Их участие заключалось в том, что они имели свою долю в христианском наследии, а в глазах крестоносцев в наследии католической веры.

Это рассуждение заставляет предполагать, что любой местный мусульманин, обращенный в католицизм, тем самым становился полноправным гражданином. Действительно, таков был закон королевства. Но он не действовал для значительной части завоеванного населения, хотя отдельные обращения определенно имели место. Обращение было равносильно ассимиляции. Неофит не только порывал с прежней верой и с собратьями по вере, но принимал язык своего нового окружения (французский) и религии (латинский), а также становился членом какого-либо класса (знати или горожан). Это было возможно, только если принимающее общество считает обращение и ассимиляцию важной целью, если они имеют миссионерский характер, религиозный или культурный, или оба вместе. Особенностью Латинского королевства был тот факт, что его общество никогда не было миссионерским и никогда не заявляло об этом. В некоторых случаях политика королевства препятствовала проведению миссионерской деятельности. Достаточно ознакомиться с обличительными заявлениями епископа Акры Жака де Ви-три в первой четверти XIII в., чтобы получить представление об оказываемом ей противодействии. Не было для европейского прелата более актуальной и благородной задачи, чем проповедовать схизматикам, еретикам и мусульманам учение о спасении. К своему величайшему удивлению, он обнаруживал, что и франки не принимают его слов. Они были готовы сражаться и умирать за свою веру, но не готовы заниматься обращением в истинную веру и помочь даже пожелавшим этого.

Теоретически мы можем представить себе иную ситуацию. Разве было невозможным сохранить существовавший экономический и социальный порядок даже после обращения? В конце концов, европейский крепостной был в такой же степени христианином, как и его господин. Существовал образец, которым можно было воспользоваться. Однако сама идея о возможности обращения без изменения социального статуса была оторвана от действительности. При таких условиях отсутствовал материальный стимул для ассимиляции.

В этом контексте положение восточных христиан имело важнейшее значение и еще более явно подчеркивало «колониальную ситуацию». Здесь мы имеем дело не с врагом, но с отдельными сектами одной и той же религии. Более того, задачей 1-го Крестового похода было «освободить» этих христиан от ига мусульман. Здесь существовала большая христианская община, которая была компактно расселена в нескольких местах. Даже без всякого обращения, как в случае с мусульманами, она могла бы войти как единое целое в состав европейских завоевателей. Подобного так и не случилось, и местные христианские общины остались вне общества победивших франков.

В XIII в. нищенствующие монашеские ордена предприняли серьезные усилия для обращения населения в христианство на пути унификации всех церквей. В то или иное время соглашение было достигнуто почти с каждой христианской сектой – маронитами, армянами, яковитами и несторианами. Однако за исключением маронитов добиться успеха в отношениях с другими исповеданиями не удалось. Восточные церкви были расколоты по территориальному принципу, и их общины проводили независимую политику. Часто они находились в оппозиции к своим главам из практических соображений, и их прелаты время от времени пытались достичь соглашения с Римом на подобной основе.

Но оппозиция духовенства крестоносцев новой политике Римской курии была нисколько не меньше. В XII в. была предпринята попытка поставить в местных церквях католических иерархов. Тем самым греки лишались своих епископов, а прелаты других церквей становились викариями латинских прелатов. Это был фактически полный провал. В начале XIII в. в Риме была выдвинута новая идея. Восточным христианам предлагалось принять новые догматические определения, хотя бы в устной форме, и признать супрематию папы. Одновременно местным церквям была обещана автономия. Это свидетельствовало о намерении «вывести из подчинения католического духовенства в Сирии греческих верующих по этническому, а не догматическому признаку». Все попытки провалились; сначала в XII в. в отношении армянской церкви, а затем и греческой, яковитской и мелькитской церквей. Какова бы ни была генеральная линия епископов, духовенство крестоносцев было не готово к какому-либо союзу в верхах, при котором сохранилось бы самостоятельное существование церквей на низовом уровне. Если бы союз состоялся, религиозная интеграция стала бы эквивалентом мирской, и это означало бы полное слияние и неоспоримое господство латинского духовенства.