Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах, одиннадцати частях - Валентин Дмитриевич Иванов

для поджаривания, тиски для рук, ног, головы, круглые ножи и деревянные клинья-лопаточки для сдирания кожи… – ярл Оттар не забыл в брошенном Нидаросе ничего, нужного ему для завоевания земель, для добычи богатства и укрепления власти.

Под мелким моросящим дождем северной осени драккары ярла Оттара, вестфольдинга, отходили в серое, мрачное, туманное и неспокойное море.

Они плыли на Юго-Запад, туда, где, как знал Оттар, и копья короче, и мечи тупее, чем на Востоке. И главное – там легче гнутся спины!

Там бывший нидаросский ярл будет пытаться осуществить свои намерения, которые он считал высокими.

Глава вторая

1

Покончив с нурманнским лиховременьем, на общем вече земель и племен новгородцы избирали новых старшин взамен тех, кто славно отдал жизнь за город или изменил Правде.

Посадником, старшиной над старшинами, избрали Гюряту.

Народ и старшины клялись не забывать черное дело Ставра и во всем соблюдать Правду. Клялись следить за боярами и богатыми и ни в чем не давать им власти против меньшего людства. Большие клялись перед меньшими честно соблюдать Город и Правду, никогда и ни в чем не делать урона, все дела вершить открыто, не иметь тайн.

Вече назначило особые подати на поправление Города, на вдов и сирот и приняло раскладку податей по достаткам людей.

Опозоренное кожаное било решили заменить и приказали городским мастерам отлить из меди и серебра звонкий вечевой колокол.

На том же вече принимали послов, присланных нурманнским вечем-тингом и королем Гальфданом Черным. Послы объяснили, что ни их народ, ни король не желали новгородцам зла. Говорили, что на Новгород напали беззаконные ярлы-разбойники, худые нурманнские князья, которых ныне гонит от себя сама нурманнская земля.

Послы с низкими поклонами просили новгородцев не иметь зла. Молили, было бы все по-прежнему: нурманнские купцы плавали бы в Новгород, а новгородские – к нурманнам. Просили, чтобы новгородцы по-прежнему пропускали мимо себя иноземных купцов, а нурманны не будут мешать плавать в Новгород.

Послы убеждали не чинить ущерба торговле: от затруднений в торговле будет плохо нурманнам, плохо и новгородцам. Послы заверяли: нурманны не будут воевать с новгородцами, а узнав что дурное – будут извещать.

Вече рассудило и порешило: быть по сему, жить с нурманнами, как ранее, мирно. Однако же и Город, и пригороды, и земли надобно крепить и крепить.

2

До нурманнского разорения биармины и поморяне смотрели на море как на обширное неисчерпаемое угодье, где рыбы, тюленей, моржей, китов и прочего морского зверя хватит на всех и про все до скончания веков. Нурманны научили думать иначе.

Поморяне и биармины общими силами отстраивали Усть-Двинец, спешили до зимы поставить теплые избы. Однако же одновременно рыли рвы, готовили бревна для крепкого тына.

Кто знал, не вернутся ли нурманны? Нурманны убили прежнее спокойствие души, больше оно не вернулось. Но люди упрямо строились на прежнем месте.

Общая беда, страшные общие испытания еще теснее сплотили новгородских выходцев и биарминов. Им нечего было делить, не о чем спорить. Новгородское Небо-Сварог и Земля-Берегиня хорошо сжились с биарминовской Йомалой-Водой.

В новом Усть-Двинце оседали новые семьи биарминов, ставили дворы по новгородскому примеру, перенимали новгородские обычаи. Поморяне же воспринимали биарминовские навыки. Слияние происходило незаметно, не было препятствий в виде закоснелых обычаев. А отношение к роду, к взаимной поддержке родовичей, к пользе послушания старшему в роде было общее у новгородцев и биарминов.

Всем были понятны основы доброй Новгородской Правды, заключавшиеся в очевидно человечном признании равного права всех людей на вольность и на блага земли.

3

Во дворе старшины Одинца жил новый, особенный человек. Его нашли едва живым не берегу Двины ниже того места, где затонул наибольший драккар вестфольдингов.

Человек, как зверь шерстью, зарос черным волосом и, как зверь же, был без речи. На его шее сидел медный обруч с нурманнской буквицей «

». Такая же буквица была выжжена на его лбу, а на ноге цепь, прикованная к вырезанной из днища драккара прочной дубовой доске. По доске-то поморяне поняли лучше Оттара истинную причину потопления «Дракона».

Черпальщик до самой зимы молча и дико, не боясь холода и дождя, просидел в углу двора. С наступлением морозов он забился под лавку в избе.

Ребятишки боялись человека-зверя, потом привыкли, и он, как видно, привык. К середине зимы черпальщику сделалось легче. Он, как маленький, ходил за хозяйкой Заренкой, таскал воду, дрова.

И горько, и радостно было наблюдать, что в изувеченной нурманнами душе затеплилась живая искорка. Диво, он пытался учиться говорить.

С весны черпальщик мог освоить простую работу. На работе окончательно освоил человеческую речь, но лишь через два лета он сумел припомнить и сложить слова рассказа о своей прежней страшной жизни.

Бежавший от нурманнов варяг из померано-русских славян Горик не осел у поморян, вскоре ушел в Новгород. Горик не вернулся на родину, а дал Городу клятву-роту на верную службу и сделался городским ротником-воином.

Вместе с другими Горик ходил на службу на окраину, отличился воинской сметкой и разумно-спокойной храбростью. Он пришелся по душе Гюряте, который послал его ротным старшиной в Ладогу. Со временем Горик, взяв в жены племянницу новгородского посадника, породнился с Гюрятой.

4

В год нурманнского разорения Одинцу шло тридцать четвертое лето, а Заренке двадцать восьмое. Они чисто, не растрачивая крови и не разменивая сердца, прожили свою первую жизнь. И вторую сумели начать со зрелой силой познания себя и других.

Не скоро появились в Одинцовом дворе прежние достатки. А жизнь спорилась. Помощники Ивор и Гордик подрастали, за ними поднимались другие: теперь Заренка не скупилась для мужа на доброе, любовное слово и, в счастливом браке, больше не отказывала Одинцу в сыновьях и дочерях. Но это – их дело. Одинец жил без былой тоски, со спокойным, сытым сердцем. Чего еще нужно человеку!..

И еще по-иному увеличивался род Одинца и Заренки. После нурманнского разорения осталось много вдов и сирот. Не разбираясь в племени, поморяне и биармины подбирали безотцовщину. Заренка жадно тянулась пригреть несчастных. В семье Одинца воспитывались шесть ребятишек из рода замученного вестфольдингами Расту и трое Отениных.

Большой и крепкий, как земля, род, хотя без титулов и родословных. Не каждый ли, разглядывая нетленную ткань истории родины, захочет найти таких предков.

5

Поправляясь от нурманнского разорения, поморяне, памятуя заветы своего первого старшины Доброги, заглядывались на море:

– А дальше там что же?

Учились строить и строили глубокодонные, устойчивые под парусом на морской волне широкобокие лодьи, начинали надолго уходить в море.

Вскоре в