Собачья работа - Галина Львовна Романова

— Это так обязательно — уезжать?

У него был точно такой же удивленный и несчастный взгляд, как тогда, в тюрьме. Тогда он нуждался в помощи и сочувствии, а теперь — видят боги! — в этом нуждалась я. И почему он не мог хоть раз быть чуть-чуть милосерднее? Это же так просто!

— Я не могу здесь больше оставаться, — сказала ему. — Отпустите меня.

Какое-то время мы просто смотрели друг на друга и молчали.

— Ты твердо решила?

— Да.

— Тогда… не смею задерживать.

Вот и все. Рухнул последний мост. Я вышла из кабинета, неожиданно поймав себя на мысли, что жду окрика. Хоть бы одно слово! Любое! Даже простое: «Эй!» — и я бы оглянулась, остановилась.

Ничего.

Но в тот же вечер раздался стук в дверь. Уже догадываясь, кто это может быть, все-таки открыла. В конце концов, он князь, а я жила в его доме и работала на него.

Витолд вошел, держа руки за спиной.

— Можно?

— Прошу. — Я посторонилась, сделав широкий жест. Какими бы ни были наши отношения, портить их не хотелось. Да и не имела я права выставить за порог комнаты владельца этого замка!

Князь прошел, по-прежнему что-то пряча за спиной. Я рассматривала его исподтишка, ища следы беспокойства, болезни, тревоги, даже грядущего перерождения — ведь через несколько дней начнется полнолуние, и тогда зверь опять ненадолго получит свободу. Волкопсы радостно взвоют, приветствуя своего Князя, и тот всю ночь будет бегать с ними, чтобы под утро проснуться голым где-нибудь под дубом и ничего не помнить о минувшей ночи.

— Что вам угодно? Вы… опять что-то чувствуете?

— Нет, — он смутился, — просто мне стоит уделять вам больше внимания…

— Кто так считает? — Почему-то это замечание показалось оскорбительным. Я что, лекарство, которое стоит принимать строго по часам, а если плохо помогает, следует увеличить дозу?

— Все. И я.

— Кто это — все? — Настроение начало стремительно портиться.

— Ну… так принято. У меня тут кое-что есть… Присядь!

Я повиновалась, все еще кипя от негодования. Знать бы, кто и зачем его послал? Я бы этому доброхоту показала, где раки зимуют. Зарекся бы добрые советы давать и все за других решать.

А Витолд тем временем как ни в чем не бывало сел на пол у моих ног. Длинный сверток, который прятал за спиной, положил на колени.

— Ты не бойся. Это тебе. Подарок. Я вот тут подумал… В общем…

Он тихо развернул тряпицу, в которую оказалась завернута деревянная нога. Она мало походила на мой прежний протез, выточенный гробовщиком на скорую руку. Стопа была сделала отдельно, на шарнирах, и при желании я могла идти почти как обычный человек. Да и крепления оказались несколько иными.

— Вот, — произнес князь. — Я долго думал… Там было много времени… чтобы не сойти с ума от страха и неизвестности…

Я затаила дыхание, а Витолд, ободренный моим молчанием, осторожно стал стаскивать с моей здоровой ноги сапог. Задрал повыше обе штанины. Я вцепилась в скамью двумя руками, оцепенела. Внутри все сжалось, словно в предчувствии боли. Но почему-то не было сил пошевелиться. Оставалось только смотреть, как князь меняет старый протез на новый. А потом ставит обе мои ноги — живую и деревянную — себе на колени и тихо поглаживает.

— Ну как? — А на лице светится мальчишеская улыбка. — Ничего получилось?

Ничего? Да они почти одинаковые! На деревянной ступне были прорезаны даже пальцы, а суставное соединение располагалось как раз над выпуклостью щиколотки. Говорить было трудно, и я смогла только кивнуть.

— А раз тебе нравится, — улыбка стала еще шире, — иди ко мне! Я так соскучился.

Видят боги и особенно Богиня-Мать, я тоже по нему скучала. Но в сердце жил страх. Нет, не перед оборотнем, которым он мог бы стать. Перед судьбой. Не могла я спокойно оставаться рядом с мужчиной, который принимает меня такой, какая я есть. Мужчиной, которому было наплевать на мою ногу, который не сравнивал мою грудь с пышными формами соседки, а просто любовался ею. Мужчиной, который не пытался указать женщине ее место, а позволял решать самой, где находиться. Таких мужчин не бывает.

— А вернемся с войны, ты мне детей родишь…

— Сына и дочку…

— Нет, как можно больше. Каждый год будешь мне рожать! Я мужик ого-го…

— А если не…

— Почему это не получится? Ты девка крепкая, откормить тебя только малость надо, и будешь как та яблоня в саду, что ни год, то приплод. Я много детей хочу. И мама моя хочет. Ей помощница во как нужна! Хозяйство у нас большое, справное. Рук вечно не хватает, так что только успевай поворачиваться. Без дела сидеть не будешь, обещаю!

— Без какого дела?

— Ну мало ли у бабы заботы — скотину покормить, огород полить-прополоть, за детьми присмотреть, дом прибрать, двор подмести…

— А если…

— Что, думаешь, не поднимем хозяйство? Да мы с тобой такое молочное стадо разведем — из соседних деревень к нам за два года за молочными коровками записываться станут. А коли справляться не будем — так дети на что? Как дюжину народишь — вот тебе две дюжины рук в помощь. Ну, когда разбогатеем, работников наймем. Это только первые лет десять все сами делать будем — и коров доить, и воду носить. Потом авось и батраки сыщутся… Нравится тебе такое житье?

Утром, когда проснулась, Витолда рядом не было. Смутно припомнился легкий поцелуй в щеку, такой торопливый и нежный, что слезы опять вскипели на глазах. Нет, так не бывает! Я не верю.

Начинался новый день. Судя по шуму во дворе, замок уже часа два как пробудился.

Я спустилась в трапезный зал вовремя — слуги подавали завтрак. Витолда не было, он с утра опять пропадал в студии. Княгиня Эльбета, Агнешка, немногие присутствовавшие здесь придворные вели себя как обычно, но мне казалось, что все они знают, где князь провел ночь. Знают и не показывают пальцами лишь потому, что считают это ниже своего достоинства.

Когда я поднялась к себе (просто не могла находиться рядом с этими людьми), на постели обнаружился кошель с золотыми монетами. Значит, отпускает. Значит, решено. Пойду собирать вещи.

Уже когда я выбралась за ворота, навстречу мне попался какой-то пилигрим. Молодой еще, прыщавый и веснушчатый парень в наряде простого горожанина, поверх которого была наброшена распахнутая на груди ради летнего тепла мантия. За плечами — тощий мешок, в руке — палка. Парень смотрел на громаду замка с открытым ртом, как на иноземную диковину.

— Простите, ясный пан, — окликнул он меня, с двух шагов да против солнца не угадав во всаднике женщину, — а не это ли замок князей Пустопольских?

— Этот, — буркнула я, натягивая повод, чтобы объехать парня по обочине.