Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

Он уже овладел своим лицом и смотрел мне в глаза:

— Может быть.

Я вздохнула, но теперь уже от досады.

— Послушай, я с Дольфом работала не один год, и мне оннравится. Я уважаю его методы работы, но черт побери, ты же не обязан тактемнить, как темнил Дольф. Чего я всегда терпеть не могла — это игры в дурацкиедвадцать вопросов. Давай попробуем что-нибудь другое для разнообразия: я будуспрашивать, а ты отвечать.

Он почти улыбнулся:

— Может быть.

Я подавила желание заорать и заговорила очень спокойно, неповышая голоса:

— Убито не менее двух человек, растерзаны у стен.

Я заставила себя повернуться и посмотреть на упомянутыестены. Сейчас, когда мне было к кому обращаться и этот мой собеседник менянесколько злил, я снова могла думать. Стены не были в буквальном смыслеокрашены кровью. Были места, где проглядывал кафель, но плитки были коричневые,и сперва все казалось хуже, чем было. А было, видит Бог, и без того плохо.

Я снова повернулась к Зебровски.

— О'кей. Итак, два убийства, по одному у каждой стены.Или по крайней мере здесь жертвы были изрезаны, растерзаны или что тамеще. — Я снова глянула в ванну. — Там, в ванне, есть фрагменты тел?

— Дольф бы заставил тебя саму там порыться.

Я вызверилась на него:

— Может быть. Даже наверное. Но ты не Дольф, и я не внастроении.

— Мы оставили эти фрагменты специально для тебя, Анита.Нет, я не шучу! — Он поднял руки. — Ты у нас эксперт по монстрам, аесли это не монстр, тогда я даже и не знаю, что это.

Здесь он был прав.

— Это монстр, Зебровски, но это монстр-человек иличто-то другое? Вопрос на шестьдесят четыре миллиарда долларов.

— Мне казалось, что на шестьдесят четыре тысячидолларов?

— А инфляция? — спросила я. — У тебя тут хотябы есть длинные перчатки или еще что-нибудь?

— К сожалению, — ответил он.

— Блин, как я тебя ненавижу!

— Ты уже не первая сегодня, — сказал он. К немувернулся прежний усталый вид.

— Я же потом буду оставлять кровавый след по всемугороду.

Он пошарил под умывальником и вытащил мусорный мешок.

— Скинь сюда бахилы, когда будешь выходить.

— И что я могу узнать, когда пороюсь в этой каше?

— Вероятно, ничего полезного, — ответил он.

Я покачала головой:

— Так на хрена мне туда лазить?

— Потому что мы сохранили место преступления нетронутым— до твоего прибытия. Мы не тралили эту чертову ванну просто на всякий случай —не повредить какой-нибудь арканический кусок дерьма, который ты бы заметила, амы бы выкинули в мусор.

— Арканический, — повторила я за ним. — ТебеКэти опять стала читать взрослые книжки?

Он улыбнулся:

— Чем быстрее ты это проделаешь, тем быстрее мы сможемубраться отсюда ко всем чертям.

— Я не тяну время, — сказала я, зная сама, чтоговорю неправду.

— Тянешь. Но я тебя понимаю.

Я заглянула в соседнее помещение, потом посмотрела снова наЗебровски:

— Если там не найдется какой-нибудь по-настоящемуценной зацепки, я тебя буду бить долго и тщательно.

Он осклабился:

— Если поймаешь.

Я покачала головой, вдохнула неглубоко и вошла в ванную.

Кровь тут же облепила пластиковый бахил, не до верху, незаливая туфлю, но почти. И даже сквозь пластик и обувь я чувствовала, что кровьпрохладна. Не холодна, а прохладна. Не знаю, так это было или это только моевоображение. Вообще-то я не должна была бы ощущать кровь сквозь бахил и туфлю.Но ощущение было именно такое. Иногда от воображения на месте преступлениябывает не только польза.

Я осторожно выставила ногу, держась за косяк. Не зная небудет ли скользить бахил на залитом кровью кафеле, я не хотела это проверятьсобственной задницей. Две вещи не хотелось бы мне сделать в этом помещении:во-первых шлепнуться на задницу посреди кровавого озера, и во-вторых, лезтьрукой в эту ванну. Вторую мне придется делать, так что я хотя бы первойпостараюсь избежать.

Осторожно, медленно я подала ногу вперед, как можно дольшеудерживаясь пальцами за косяк. На самом деле ванная была не такая большая, и неслишком далеко надо было тянуться от двери до ванны. Я ухватилась за край ванныруками в перчатке, и когда поставила ноги как можно тверже, заглянула в воду.

Вроде какого-то красного супа. Умом я понимала, что в основномздесь вода, но цвет... Я старалась думать о чашках для окраски пасхальных яиц.Ванна была как большая чаша, где красят пасхальные яйца. Как бывает, когдаплохо подберешь смесь, она была не в точности красная или розовая, аодновременно. Я держалась за мысль о пасхальных яйцах, о запахе уксуса и олучшем времени, чем сейчас.

Вода будто заклубилась, тяжелее, чем была на самом деле.Наверное, иллюзия, но у меня вдруг возник образ чего-то, плавающего прямо подповерхностью. Вот сейчас оно высунется и меня схватит. Я знала, что этого неможет быть. Знала, что, наверное, слишком много нагляделась ужастиков, но всеравно пульс бился в горле, сердце колотилось.

Я оглянулась на Зебровски:

— Ребята, у вас что, нет стажеров для этой работы?

— А как мы добыли первый кусок, по-твоему? —спросил он в ответ.

— Тогда понятно, почему там выворачивало того постовогов кустах.

— Он только первую неделю работает.

— Ублюдок ты, Зебровски.

— Пусть так, но больше никто не хотел совать туда руку.Когда кончишь осмотр, придут техники, откачают воду и отфильтруют ее в поискахвещдоков. Но сначала это должна увидеть ты. Скажи мне, что это не работаликантропа, Анита. Скажи, и я скажу репортерам. А то вот-вот начнется охота наведьм.

— Но не истерия, Зебровски. Если это кто-то другой,значит, у нас два самых жутких психа, каких еще не бывало в Сент-Луисе. Я бырада доказать, что это не работа оборотня, но если это действительно так, то унас другие проблемы.

Он заморгал:

— Ты действительно будешь более довольна, если это тотже оборотень?

— Обычно два разных убийцы кладут больше народу, чемодин.

— Это мысль скорее копа, чем эксперта по монстрам,Анита.

— Спасибо на добром слове.

Я повернулась снова к ванне и поняла вдруг, что сделаю это.Я опускала руку не глубже перчатки. Иначе это может быть вредно для здоровья,блин, но если мне что-то попадется, то придется лезть.