Дублин - Эдвард Резерфорд

Когда официальный прием закончился и почетного гостя проводили, Джорджиана согласилась с родными в том, что это был большой успех.

Встреча в клубе «Олдермены Скиннерс-элли» была отлично организована. Более сорока человек собрались в верхней комнате одной из городских гостиниц. Как обычно, общество было смешанным: некий изготовитель париков, два аптекаря, мастеровые и торговцы, с полдюжины юристов, глава почтовой линии Дублин — Белфаст, несколько чиновников из замка, парочка армейских офицеров, множество джентльменов и даже аристократы, включая молодого Геркулеса.

Это было дружеское сборище. Представители гильдий встречались вот так каждый месяц уже более восьмидесяти лет, со времен сражения у реки Бойн. Все шло как обычно. Были предложены и обсуждены несколько новых членов, и к ним предъявлялось только одно требование: быть хорошим человеком и, конечно же, протестантом. Люди обменивались новостями. Геркулес тут же познакомился с Джоном Макгоуэном, который оказался вполне приятным парнем, довольно высоким, лет тридцати, с редеющими волосами и веселым характером. Примерно через час были закончены дела, в число которых входил и сбор скромных сумм для оплаты сегодняшнего ужина, и началось главное.

Банкет, к которому уже все было готово.

В центре длинного стола красовался священный бюст короля Вильгельма, освободителя протестантов. Вдоль всей линии стола выстроились многочисленные графины и кувшины: синие графины для рома, белые — для виски, глиняные кувшины для пива — конечно же, темного протестантского портера «Гиннесс». Когда члены клуба сели за стол и приступили к еде, внесли огромное блюдо бараньих ножек — напоминание о том, как католический король Яков бежал из Дублина при приближении короля Вильгельма. Разговор шел легко и весело. И только после того, как было покончено с главным блюдом, наступил самый важный момент.

Все началось с того, что общество дружно исполнило «Боже, храни короля». Затем распорядитель, избранный должным порядком и награжденный титулом лорда-распорядителя, торжественно встал и возвестил:

— Джентльмены, предлагаю тост оранжистов! — И затем в относительной тишине, на которую были способны сорок веселых джентльменов, уже хорошо поевших и выпивших, он начал декламировать внушающий благоговение текст: — Прекрасной и бессмертной памяти великого и доброго короля Вильгельма, а также Оливера Кромвеля, который помог нам избавиться от нищеты, рабства и произвола, медных денег и деревянных башмаков! Пусть у нас всегда будут Вильгельмы, готовые дать под зад якобитам! И пропади пропадом епископ Корк! И пусть всех священников, епископов, настоятелей и прочую дрянь северный ветер уносит на юг, а западный — на восток! Пусть ночи их будут темны, берега илисты, шторма суровы! И пусть их протекающие суда уносит к реке Стикс! И пусть пес Цербер закусит их задницами, а Плутон сделает табакерки из их черепов! Пусть дьявол терзает их огнем и втыкает железо в их кишки, и пусть они вечно пребывают в аду! Аминь!

Язык тоста говорил сам за себя. Отчасти это был шекспировский английский, отчасти язык ритуалов XVII века: протестантский, антипапистский, полуязыческий и победоносный. И хотя слова внушали страх, они все же воспринимались не слишком всерьез, ну, до тех пор, пока свободолюбивые протестанты стояли у власти, конечно. Это было господство Дублина.

— Аминь! — отозвались все разом. — Девять раз по девять!

И теперь для желающих уже могла начаться настоящая пьянка.

Именно во время этого процесса Джон Макгоуэн и допустил оплошность.

Геркулес, имевший опыт долгих ночных пьянок, умел с этим справляться. Прежде всего, он обладал чрезвычайно крепкой головой. И если нужно было, мог перепить большинство мужчин. Во-вторых, он с легкостью сохранял ясный ум, поскольку на самом деле ему было скучно, как всегда, когда приходилось заниматься чем-то бессмысленным. А в-третьих, он давно научился пить гораздо меньше, чем то казалось. И потому в любой компании он оставался не столько собутыльником, сколько холодным наблюдателем, и мало кто это замечал.

Во время ужина он сидел почти напротив Джона Макгоуэна и имел возможность время от времени присматриваться к бакалейщику. Поначалу Макгоуэн просто слушал и улыбался, возможно чувствуя себя немного неловко в качестве новичка в этой компании. Геркулес заметил несколько капелек пота, выступивших на лысеющей голове, и гадал, от жары это или от нервозности. Однако постепенно Макгоуэн как будто обрел уверенность. Он начал разговаривать, даже отпустил шуточку-другую, а так как они были хорошо приняты соседями по столу, Макгоуэн заметно расслабился. Он выпил еще; его лицо разрумянилось. Время от времени, сам не участвуя в разговоре, бакалейщик смотрел в стол и тихонько смеялся, но невозможно было понять, то ли он выпил лишнего, то ли мысленно подшучивал над происходящим. Когда пожилой человек, сидевший слева от Макгоуэна, явно перебрав, тихонько ушел, Геркулес обошел стол и сел рядом с бакалейщиком.

Макгоуэн приветствовал его кивком, хотя Геркулес не был уверен, что бакалейщик его помнит. Через пару мгновений Геркулес небрежным тоном спросил:

— Вы ведь вроде бы занимаетесь бакалейной торговлей? Это семейный бизнес?

— Да, именно так. Уже несколько поколений.

— Надеюсь, вас не обидят мои слова, но ведь Макгоуэны — католики, и я бы предположил, что семья могла немного отдалиться от вас, я хочу сказать, из-за того, что вы стали протестантом.

Макгоуэн бросил на него осторожный взгляд, но Геркулес улыбнулся с абсолютно искренним видом.

— На самом деле, — ответил бакалейщик, медленно кивнув, — следует сказать, что именно один протестант спас мою семью. То есть это была женщина, удивительная женщина, старая миссис Дойл. Если бы не она, мой дед мог разориться, а вместо того он умер очень богатым человеком. Теперь дело разделено между нами, наследниками, но оно вообще существует только благодаря ей.

Он ненадолго замолчал. Геркулес заметил, что, раздумывая, Макгоуэн закрыл левый глаз, а правый при этом открылся очень широко и уставился в стол.

Геркулес налил им обоим пунша.

— Давайте выпьем за нее, — предложил он.

После этого Макгоуэн стал держаться более дружески. Он раз-другой пошутил, и Геркулес посмеялся, а потом налил еще пунша. Лицо бакалейщика уже довольно сильно раскраснелось, язык начал слегка заплетаться, но держался он храбро, а Геркулес поощрял его.

— Вот интересно, — наконец бросил Геркулес пробный шар, — знаете ли вы доктора Теренса Уолша?

— Доктор Уолш? — Бакалейщик просиял. — Конечно знаю! Это замечательный старик!

— Совершенно согласен. И я имею честь быть его родственником.

— В самом деле?

По легкой растерянности во взгляде Макгоуэна Геркулес окончательно понял, что бакалейщик совершенно его забыл.

— И вы, наверное, знаете и его сына Патрика, моего кузена?

— Знаю. Знаю. — Макгоуэн говорил уже с трудом, но был явно в восторге.