Воинство сатаны - Дмитрий Воронин

— Я вижу, тебя что-то беспокоит?

— С чего ты взял? — вопросом на вопрос ответил Тернер.

— На лбу написано, — хмыкнул Жаров, кивая хищнику на давно кем-то срубленное бревно, теперь приспособленное в качестве лавки для усталых путников.

Тернер явно был недоволен, но сел и молча уставился на огонь. Молчал он очень долго — и Денис не торопил его, понимая, что если уж тьеру не захочется признаваться в своих опасениях, то и никакие уговоры не помогут. И сам сидел рядом, изредка подбрасывая ветки в костер и время от времени бросая взгляд в сторону спящей Таяны. Тэй была еще немного слабовата — если она и старалась бодриться перед спутниками, утверждая, что совсем здорова, то к вечеру становилось видно, что дорога изматывает ее, как никогда раньше.

— С ней все будет в порядке, — вдруг сказал Тернер, проследив, видимо, взгляд Жарова.

— Надеюсь, — вздохнул тот. — Можно задать тебе вопрос?

— Попробуй…

— Там, когда на нас напали урги, в лесу. Я видел, как ты быстро двигался. Человек не может быть столь быстр…

— Я же не человек… — В кривой ухмылке хищника было слишком много человеческого, чтобы полностью поверить в это утверждение.

— Я знаю… ты был человеком, не так ли? Но дело не в этом… Скажи, Тернер, и прости, если я касаюсь запретной темы. Тебя можно победить?

Тот снова усмехнулся, и от этой печальной ухмылки повеяло глухой тоской. Денису вдруг показалось, что мрачное настроение Тернера связано именно с этим. Когда-то, до вызванной магами мутации, превратившей его в стремительное, созданное для убийств создание, он был человеком, и теперь, видя вокруг обычную жизнь простых людей, возможно, немного завидовал им… Проведя столетия в образе нерассуждающего охотника, он, возможно, и в самом деле теперь мечтал всего лишь о покое.

— Думаешь, сможешь справиться в случае чего или нет?

— Да я…

— Не важно. Конечно, думаешь, не можешь не думать. Иначе какой же ты воин. Только я не знаю ответа. Наверное, можно… когда-то нас было пятеро. Сейчас я остался один.

— Ты в этом уверен?

— Да… если б еще кто-то уцелел, я бы знал. Но я единственный из выживших, значит, способ есть. Мне он неизвестен. Хотя, ты слышал ведь о первом законе магии, не так ли? Ничто не совершенно, стало быть, и я тоже.

— А пробовали? В смысле, убить тебя?

Тьер вдруг рассмеялся, весело и жизнерадостно, как человек, услышавший, будучи в прекрасном настроении, острую шутку.

— Я же воин, Дьен… конечно, пытались. И маги, и воины… в одиночку и толпой, в честном бою и исподтишка, сталью, магией, ядом, ловушками… перечислять можно долго, а если вспомнить каждого в лицо, то на это не хватит и ночи. Некоторые были более удачливы, некоторые — менее. На моем теле немало шрамов, оставленных ими… удачливыми. Я могу сделать так, что от шрамов не останется и следа, — но не хочу. Чтобы выжить, я должен помнить.

Денис помолчал, затем заговорил снова, медленно, осторожно подбирая слова, стараясь не рассердить или не обидеть собеседника.

— Еще раз прости… я не могу понять другого. Ты — непобедимый… ладно, почти непобедимый боец, бессмертный, нечувствительный к магии и не боящийся ран, которые были бы смертельны для меня. И все же ты чего-то боишься, я это чувствую. Но то, что опасно для тебя… для нас с Таяной это может означать куда большую опасность, не так ли?

Тернер повернулся, их глаза встретились. Игра в гляделки продолжалась недолго, Денис под тяжестью этого тяжелого взгляда отвернулся.

— Я действительно неспокоен… — Тьер снова уставился на огонь. Говорил он нехотя, медленно, как будто бы стараясь обдумывать каждое слово, прежде чем доверить его ночному воздуху. — Ты прав, я не боюсь магии, мне почти не страшна честная сталь. Но меня волнует все непонятное… например, эта старуха.

— Старуха? — опешил Денис, не ожидавший услышать столь простую причину беспокойства хищника. — Какая старуха?

— Травница, что лечила твою девушку.

— Господи, обычная старая бабка, полунищая… что в ней особенного?

— Я не знаю, и это меня беспокоит. Таяна как-то говорила, что нынешние маги многое забыли, утратили знание, которое в мое время было достоянием многих. Так вот, заклинание, которое ее излечило, относится к еще более древним временам. То, что его знаю я… объяснить это слишком сложно. Просто знаю — и все. Как и многие другие. Даже если бы твоя подруга-волшебница на коленях умоляла меня научить ее, я бы отказался. Не потому, что мне жалко, — совсем не потому. То, что было заложено в меня при создании, проявляется само по себе, не подчиняясь моим желаниям. Такое впечатление, что я просто вспоминаю это… когда становится совершенно необходимо.

— Ну и что?

— Так вот, этот ритуал излечения очень стар, он еще из тех времен, когда мир был молод, когда магов почти не было, а были только знахари, колдуны и шаманы, когда для любого колдовства необходимо было не только усилие тренированной воли, не только отточенная мысль. Редкие ингредиенты, магические фигуры, положение звезд, длинные и сложные заклинания… даже в мое время это знание уже было уделом избранных.

— Я все равно не понимаю, к чему ты клонишь, — покачал головой Денис.

— Какая-то старуха-травница, встреченная нами в маленьком городке, знает древний ритуал назубок. Знает каждое слово, хотя наверняка не понимает знамения этих звуков, то давно забытый язык, он умер за сотни и, может, тысячи лет до моего… рождения. Это слишком странно.

— Ну, мало ли что. Может, у нее в семье из поколения в поколение… — Денис понимал, что говорит глупости. Не может изустная передача знания сохранить его в целостности, неизбежны постоянно накапливающиеся искажения, способные в конечном счете изменить первоначальный вариант до неузнаваемости.

Видимо, тьер понял мысли Дениса, поэтому не стал ничего говорить, лишь мрачно кивнул головой.

Если бы сейчас тьер вернулся назад в покинутый городок, он был бы весьма удивлен. И встревожился бы еще больше.

Потому что никто не смог бы ничего рассказать ему о старухе-знахарке. Никто и никогда не видел ее, дом, в котором они с Денисом придирчиво выбирали травы и редкие компоненты для будущего ритуала, оказался бы вдруг давно покинутой развалюхой, вросшей в землю по самые наличники, с прогнившей насквозь крышей и дырявым полом, под которым нашли себе пристанище стаи крыс. И кабатчик мог бы поклясться чем угодно, что никто — и уж тем более никакая оборванная старуха — не нарушал покой гостей, хорошо заплативших за уединение. Даже если бы методично опросить всех местных жителей от мала до велика, ни один не смог бы и слова поведать о старой седой женщине, чуть не до бровей закутанной в цветастые обноски.

Но у тьера не было повода для возвращения.

— На дороге всадники, — сообщил Тернер, но на этот раз в его тоне сквозило полное спокойствие.