Кулак Аллаха - Фредерик Форсайт

В дверях Карим сдержанно поцеловал Эдит в щеку, отчего та раскраснелась еще больше. Потом он прошел в комнату, порылся в фонотеке Эдит, нашел долгоиграющую пластинку с записью «Набукко» Верди и поставил ее на проигрыватель.

Скоро квартирку Эдит наполнили ароматы свечей, мускуса и пачулей, а также нежные кадансы хора рабов из «Набукко».

Квартирка была точно такой, как ее описали специалисты из отдела Невиот, побывавшие здесь несколько недель назад: очень чистой, тщательно прибранной, удивительно аккуратной. Типичное жилище старой девы с претензиями.

Готовый шницель Эдит подала с тысячами извинений. Карим попробовал мясо и заявил, что в жизни не ел ничего вкуснее, отчего Эдит совсем зарделась, но была ужасно довольна.

Во время ужина они говорили главным образом о своей культурной программе: о дворце Шонбрун, который они собирались вскоре посетить, о знаменитых лошадях в Хофрайтшуле, об испанской школе верховой езды в Хофбурге на Иозефплатц.

Эдит ела так же аккуратно, как делала и все остальное. Кариму она напоминала птицу, клюющую зерно. Как всегда, ее волосы были зачесаны назад и собраны в тугой пучок.

Карим погасил слишком ярко освещавшую стол лампу, и ужин проходил при свечах. В полумраке смуглый Карим казался Эдит еще смуглее, еще привлекательнее. Как всегда, он был безукоризненно корректен и обходителен. Он постоянно подливал Эдит вино, так что она выпила намного больше того бокала, который время от времени себе позволяла.

Хороший ужин, вино, свечи, музыка и близость молодого друга в конце концов сделали свое дело, и Эдит понемногу стала терять свою обычную сдержанность.

Когда тарелки опустели. Карим наклонился и заглянул ей в глаза.

– Эдит…

– Что?

– Могу я задать вам один вопрос?

– Конечно.

– Почему вы зачесываете волосы назад?

Вопрос оказался слишком дерзким, он затрагивал ее личную жизнь. Эдит залилась краской.

– Я… я всегда так причесывалась.

Нет, не всегда, поправила она себя. В семидесятом году, когда у нее был Хорст, густые каштановые волосы падали ей на плечи. Было время, когда на озере Шлосспарка в Лаксенбурге ее волосы трепал ветер.

Не говоря ни слова, Карим встал и подошел к ней сзади. Эдит была близка к панике. Нет, это немыслимо! Ловкие пальцы быстро вытащили из волос большой черепаховый гребень. Нет, этому нужно положить конец. Эдит чувствовала, как из прически одна за другой исчезают металлические шпильки, как ее волосы прядь за прядью свободно падают на спину. Потом те же руки подняли ее волосы и подали их немного вперед; теперь они обрамляли ее лицо.

Карим встал рядом с Эдит, всплеснул руками и улыбнулся. Эдит осмелилась поднять глаза.

– Так вам больше идет. Вы выглядите на десять лет моложе и в сто раз лучше. Давайте пересядем на диван. Вы поставите вашу любимую пластинку, а я приготовлю кофе. Идет?

Не дожидаясь ответа, Карим взял ее за руки и поднял со стула, потом опустил одну руку на свой локоть и повел хозяйку в гостиную. Наконец, усадив на диван, он оставил ее и ушел на кухню.

Слава Богу, подумала Эдит. Ее буквально трясло. Нет, у них могут быть только платонические отношения. Правда, он ни разу и не прикоснулся к ней по-настоящему. Такого она, конечно, никогда не допустит.

Эдит украдкой бросила взгляд в настенное зеркало. Щеки горят, волосы лежат на плечах, обрамляя лицо. Ей показалось, что теперь она первый раз за много лет стала похожа на ту, какой была два десятилетия назад.

Эдит взяла себя в руки и выбрала пластинку. Ее любимый Штраус, вальсы, в которых она помнила каждую ноту: «Розы с юга», «Сказки венского леса», «Конькобежцы», «Голубой Дунай»… Слава Богу, Карим был на кухне и не видел, как она едва не выронила пластинку, пытаясь поставить ее на диск проигрывателя. А Карим, похоже, отлично ориентировался на кухне: он без труда нашел кофе, воду, фильтры, сахар.

Когда Карим принес кофе, Эдит отодвинулась в самый угол дивана, сжала колени и поставила на них кофейную чашечку. Она хотела было завести разговор о предстоящем на следующей неделе в «Мюзикферайне» концерте, на который они собирались пойти, но нужные слова никак не приходили в голову, поэтому она молча отпила глоток.

– Эдит, пожалуйста, не бойтесь меня, – пробормотал Карим. – Я ведь ваш друг, не так ли?

– Не говорите глупости. Разумеется, я ничего не боюсь.

– Вот и хорошо. Вы же знаете, я никогда не причиню вам зла.

Друг. Да, они были друзьями, потому что оба любили музыку, оперу, вообще искусство. И, уж конечно, не больше чем друзьями. Друг и любовник – какая малость разделяет эти два понятия. Эдит знала, что у других сотрудниц банка были и мужья и любовники, она видела, как волновались они перед свиданием, как пересмеивались на следующее утро в холле банка; они сочувствовали Эдит, которая была совсем одна.

– Это «Розы с юга», не так ли?

– Да, конечно.

– Это мой любимый вальс.

– Мой тоже.

Наконец-то вернулись к музыке. Это уже лучше.

Карим взял из рук Эдит кофейную чашечку и поставил ее на столик рядом со своей. Потом он встал и поднял Эдит за руки.

– Что вы…

Пока Эдит размышляла, что все это значит, ее правая ладонь оказалась в левой руке Карима, другой рукой он крепко обнял ее за талию, и вот уже Эдит медленно кружилась в вальсе на крохотном пятачке паркета, не занятом мебелью.

Пади Барзилаи сказал бы: «Не трать зря время, давай, красавчик, принимайся за дело». Что он понимает в таких вещах? Ничего. Сначала нужно завоевать доверие, и только потом последует падение. Рука Карима не опускалась ниже талии Эдит.

В вальсе Карим чуть приблизил их сплетенные руки к своему плечу, а правой рукой почти неощутимо прижал Эдит к себе. Ей пришлось отвернуться, иначе она уперлась бы лицом ему в грудь. Ее маленькие груди касались его тела, она снова ощутила запах мужчины.

Эдит подалась назад. Карим не препятствовал, он отпустил ее руку, потом, нежно прикоснувшись пальцами к ее подбородку, чуть приподнял ее голову и, не переставая кружиться в вальсе, поцеловал ее в губы.

Поцелуй никак нельзя было назвать сладострастным. Карим просто прикоснулся губами к плотно сжатым губам Эдит. Но и этого было больше чем достаточно, в голове у Эдит все смешалось, она не знала, что ей делать, то ли протестовать, то ли принимать все, как есть. Банк, герр Гемютлих, ее репутация, его молодость, его происхождение, разница в возрасте, тепло, вино, запах, сила, губы… Пластинка кончилась.

Если бы Карим сделал что-то еще, Эдит тут же вышвырнула бы его за дверь. Но он только оторвал свои губы и легонько прижал голову Эдит к своей груди. Так они стояли в полной тишине несколько секунд.

Потом Эдит высвободилась из его объятий и, сев на диван, уставилась на стенку перед собой. Карим опустился на колени и взял ее за руки.