Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939-1945 - Гейнц Гудериан

В таком духе мы разговаривали около двух часов. Гитлер с покрасневшим от гнева лицом, с поднятыми кулаками стоял передо мной, трясясь от ярости всем телом и совершенно утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он начинал бегать взад и вперёд по ковру, останавливался передо мной, почти вплотную лицом к лицу, и бросал мне очередной упрёк. При этом он так кричал, что глаза его вылезали из орбит, вены на висках синели и вздувались. Я твёрдо решил не дать вывести себя из равновесия, спокойно слушать его и повторять свои требования. Я настаивал на своём с железной логикой и последовательностью.

Когда Гитлер отворачивался от меня и бежал к камину, я устремлял свой взор на портрет Бисмарка работы Ленбаха, висевший над камином. Строго глядели глаза этого крупнейшего государственного деятеля, железного канцлера, на сцену, которая разыгрывалась внизу, у его ног. В слабо освещённом углу зала мне был виден блеск его кирасирского шлема. Взгляд канцлера спрашивал: «Что вы делаете из моего рейха?» Сзади я чувствовал устремлённый на меня взгляд Гинденбурга, бронзовый бюст которого находился в противоположном углу зала. И его глаза также спрашивали: «Что вы делаете с Германией? Что будет с моей Пруссией?» Это было ужасно, но укрепляло меня в моём решении. Я оставался холодным и непоколебимым и не оставлял ни одного выпада Гитлера без ответа. Гитлер должен был заметить, что его бешенство не трогает меня, и он заметил это.

Вдруг Гитлер остановился перед Гиммлером: «Итак, Гиммлер, сегодня ночью генерал Венк приезжает в ваш штаб и берёт на себя руководство наступлением». Затем он подошёл к Венку и приказал ему немедленно отправиться в штаб группы армий. Гитлер сел на стул, попросил меня сесть рядом с ним, а затем сказал: «Пожалуйста, продолжайте ваш доклад. Сегодня генеральный штаб выиграл сражение». При этом на его лице появилась любезная улыбка. Это было последнее сражение, которое мне удалось выиграть. Но было уже слишком поздно! Никогда в своей жизни я не переживал подобных сцен. Никогда я не видел Гитлера в таком бешенстве.

После этого мрачного эпизода из чудовищной драмы заката Германии я направился в приёмную и сел там у небольшого столика. Ко мне подошёл Кейтель:

«Как вы можете так возражать фюреру? Вы разве не видели, как он волновался? Что произойдёт, если с ним случится удар?» Я холодно ему заметил: «Государственному деятелю следует научиться воспринимать возражения и смотреть правде в глаза, иначе он не заслуживает такого названия». Несколько человек из окружения Гитлера присоединились к Кейтелю, и мне снова пришлось выдержать тяжёлый бой, пока не утихомирились эти пугливые души. Затем через сопровождавших меня людей я дал по телефону необходимые указания относительно проведения наступления — нельзя было терять времени. Да и как знать, ведь в следующую минуту я мог лишиться этого завоёванного с таким трудом полномочия. Позднее очевидцы этой сцены говорили мне, что они впервые за свою многолетнюю службу в главной ставке фюрера были свидетелями такого неистового бешенства Гитлера; его последняя вспышка гнева превосходила все предыдущие.

15 февраля 3-я танковая армия генерал-полковника Рауса была готова к наступлению. Утром 16 февраля она перешла в наступление, за которым лично наблюдал генерал Венк, точно знавший все мои намерения и планы. 16 и 17 февраля наступление проходило весьма успешно; мы начали надеяться, несмотря на все трудности и сомнения, на удачу этой операции, рассчитывая получить время, необходимое для принятия дальнейших мероприятий. Но тут произошло несчастье. Венк после своего доклада Гитлеру вечером 17 февраля сел в свою автомашину и, заметив сильное переутомление водителя, решил заменить его. Он сел сам за руль и… уснул, так как также сильно переутомился в этот день. На автостраде Берлин, Штеттин (Щецин) он наехал на перила моста, сильно разбился и в тот же вечер в тяжёлом состоянии был доставлен в госпиталь. Выход из строя Венка привёл к тому, что наступление застопорилось и его не удалось вновь наладить. Несколько недель Венк пролежал в госпитале. Вместо него был назначен генерал Кребс, который как раз был освобождён от должности начальника штаба генерала Моделя и направлен на фронт.

Я хорошо знал Кребса со времени его службы в госларской егерской части. Он был умным, хорошо подготовленным в военном отношении офицером, но ему не хватало фронтового опыта, так как в течение всей войны он находился на штабной работе, занимая разные должности в генеральном штабе. За всю продолжительную службу в генеральном штабе он хорошо усвоил искусство делопроизводства и умение приспосабливаться к начальству, что делало его недостаточно стойким перед таким человеком, как Гитлер. К тому же Кребс был закадычным другом генерала Бургдорфа, начальника управления личного состава сухопутных войск, с которым он когда-то вместе учился в военной академии. Бургдорф ввёл Кребса в общество своих друзей из главной ставки фюрера, в общество Бормана и Фегелейна, с которыми Кребс также установил тесную дружбу. Эти дружественные связи лишили его накануне финала кошмарной драмы в имперской канцелярии духовной свободы и независимости. Пока мы работали вместе, их влияние не было заметно, ибо главное командование сухопутных войск, как правило, представлял я сам. После моей отставки оно становилось с каждым днём всё чувствительнее.

Кребс уже во время своего первого доклада Гитлеру получил дубовые листья к железному кресту; уже здесь чувствовалась рука Бургдорфа. Несколько дней спустя я направился на доклад к Гитлеру вместе с Кребсом. Мы прибыли очень рано, и других офицеров ещё не было. Гитлер попросил нас зайти к нему в его небольшой рабочий кабинет. Фюрер указал на портрет Фридриха Великого работы Граффа, который висел над его письменным столом, и сказал: «Этот портрет всегда вселяет в меня новые силы, когда тревожные сводки с фронтов начинают угнетать меня. Посмотрите на властный взор его голубых глаз, на этот огромный лоб. Вот это голова!» Затем мы начали беседу о государственном и полководческом таланте великого короля, которого Гитлер ставил выше всех и на которого он хотел бы походить. Но, к сожалению, его способности не соответствовали его желанию.

В эти дни праздновалось семидесятилетие со дня рождения имперского фюрера службы труда Гирля, прекрасного старого офицера, который с величайшим идеализмом и с глубоким духовным чувством выполнял свои партийные обязанности. Гирль получил от Гитлера «Германский орден». Вечер 24 февраля он провёл у доктора Геббельса. Меня тоже пригласили на этот скромный ужин. Я ответил согласием, так как высоко ценил Гирля. После ужина началась обычная воздушная тревога. Мы направились в бомбоубежище и встретили там фрау Магду Геббельс с её благовоспитанными, милыми детьми; мне представился случай познакомиться с ними.

Находясь в бомбоубежище, я вспомнил о своей беседе с доктором Геббельсом в 1943 г. Здесь вокруг меня сидела небольшая семья, счастье и смерть которой были тесно связаны с судьбой Гитлера. Мысль о том, что их дни уже сочтены, действовала удручающе. То, что когда-то предсказывал доктор Геббельс, наступило в конце апреля. Бедная женщина, невинные дети!

В эти дни в Берлин прибыл также глава венгерского государства Салаши. Гитлер принял его в моём присутствии в мрачном зале имперской канцелярии. Многие ценные вещи были уже вывезены из неё. Беседа проходила вяло. Новый человек производил тяжёлое впечатление; каких-либо действий от него трудно было ожидать. Он казался выскочкой против своей воли. У нас не было больше союзников.