Тайный посол. Том 2 - Владимир Малик

Арсен отошел к клумбе, посмотрел на дворец. Где-то там, за его стенами, Златка. Но где? За какими окнами? За какими решетками?

И вдруг его осенила мысль: «А что, если подать Златке знак?»

Он засвистел мотив украинской песни, которая вот уже лет тридцать, слетев с уст певучей полтавчанки Маруси Чурай, тревожила сердца людей и обретала все новых и новых почитателей. Эту песню очень любила Златка. Они вместе пели ее.

– Ты что, ума лишился?! – опешил Сафар-бей.

– Будь я проклят, если эта песня не заставит Златку выглянуть во двор. – И Арсен снова засвистел.

Почти сразу же в одном из окон взвилась занавеска и появилась Златка. Смертельная бледность покрывала ее щеки. Казалось, она, не задумываясь, выпорхнула бы из своей темницы и упала любимому на грудь, не будь железных прутьев решетки.

– Арсен! – вскрикнула девушка приглушенно. – Ненко! Этот крик словно хлестнул Арсена. Он рванулся вперед.

Но могучая рука Сафар-бея остановила его.

– Ты обезумел, Арсен! Сейчас евнух поднимет крик! – Он сжал его руку так сильно, что Звенигора захрипел от боли.

Евнух выглянул из двери, тяжело помигал воловьими веками, но спросонок не понял, что произошло во дворе.

Арсен с жадностью смотрел на осунувшееся личико Златки, лихорадочно думая, не попытаться ли сейчас, когда Кара-Мустафа с многочисленной охраной вдалеке, освободить девушку? Но здравый смысл подсказал, что надежды на удачу нет никакой. Великий визирь оставил достаточное количество капуджи и слуг, чтобы защитить дворец от всяких неожиданностей.

Сафар-бей, угадав, о чем думает друг, тихо сказал:

– Не делай глупостей, Арсен! Мы еще вернемся.

Арсен громко, так, чтобы услыхала Златка, – эти слова предназначались для нее, – ответил:

– Да, мы еще вернемся! Жди! – И тихо-тихо добавил: – Любимая моя!

Златка прикрыла веки, показывая, что услышала, и поняла все; по ее бледным щекам катились слезы.

Занавеска дрогнула, медленно опустилась, скрыв печальное лицо девушки.

Только через час друзья догнали за городом войско, переправлявшееся через Саву. Арсен не без помощи Сафар-бея примостился на одном из многочисленных возов и сразу заснул.

Император Леопольд подошел к походному столику, выпил бокал холодного, со льдом, красного вина, поданного слугой, вытер белоснежной салфеткой бескровные серые губы и, прищурив от солнца голубые глаза, направился к группе генералов, которые почтительно ждали императора на зеленой лужайке.

На ровном широком поле, сколько мог охватить глаз, выстроились имперские войска – пехота, кавалерия, артиллерия. Сорок тысяч воинов!

Весело колыхались под дуновением легкого весеннего ветерка цветные знамена полков, сверкала на лошадях начищенная до блеска сбруя; черными жерлами нацелились в небо пушки. Горнисты стояли наготове, чтобы трубным кличем оповестить всех: «Слу-у-шай! Император в войсках!»

На левом фланге – четыре тысячи наемных воинов-поляков, приведенных князем Любомирским. Им за службу австрийская казна платила звонкой монетой.

Леопольду подвели коня, и он, еще совсем не старый, но уже одряхлевший, с заметным усилием поднялся в седло. Одновременно с этим заиграли горнисты. Раздались команды. Затарахтели барабаны.

Всколыхнулись ровные квадраты каре и застыли, словно вытесанные из камня. Блестящая кавалькада придворных и генералов во главе с императором двинулась вдоль фронта.

Из Пресбурга (Братиславы), под стенами которого проходил этот парад, высыпали тысячи людей – посмотреть на необычное зрелище. С колоколен доносился мелодичный звон. Крепость салютовала залпом всех пушек.

Леопольд медленно ехал вдоль строя солдат, при его приближении громко кричавших: «Виват!», – а сам думал о своем. В его сердце кипели разноречивые чувства. Он был горд тем, что за короткий срок сумел собрать и экипировать такое большое войско. Но в то же время его одолевал низменный страх при одной мысли о том, что турецкое нашествие затопит Австрию раньше, чем ей на помощь придут король польский и немецкие курфюрсты.

Вялый и бездеятельный от природы, еще не встретив врага, он уже боялся его. С грустью представил себя в роли главнокомандующего: повседневные тревоги и переезды, походы и бои, жизнь без привычной роскоши, окружавшей его в Вене, в императорском дворце… Нет, нет! Это не для него! Ему не нужна слава воина – ему нужен покой, нужна уверенность, что турецкая сабля или татарский аркан не коснутся его шеи, нужны мягкая перина и изысканная кухня, нужно, наконец, внимание молодой жены, императрицы Элеоноры…

Глядя на солдат и представляя, как много их через несколько дней или недель будет лежать здесь мертвыми, император убеждал себя, что лучше всего немедленно, не ожидая нападения Кара-Мустафы, передать верховное командование войсками кому-нибудь другому, а самому пересидеть это беспокойное время в своей прекрасной благословенной Вене.

Но кому отдать предпочтение? Герцогу Аренбергу? Людовику Савойскому? Графу Штарембергу? Или генералу Капраре?

Нет, ни один из них не годится! Он выберет достойнейшего – герцога Карла Лотарингского, этого мужественного сорокалетнего фельдмаршала, не в меру гордого родственника, так как держит его сестру. Война – это его ремесло. Пусть он и руководит войсками! До тех пор, пока не прибудет Ян Собеский, который по договору должен быть главнокомандующим объединенными силами коалиции. Если он победит – слава так или иначе достанется императору. А если проиграет кампанию – будет на кого свалить вину за поражение…

Раздумывая так и все взвешивая, Леопольд объехал полки и вдруг круто повернул назад. Свита была удивлена: это выходило из рамок церемониала.

А император тем временем остановился перед войсками, подозвал к себе Карла Лотарингского и громко, чтобы слышали не только генералы из свиты, но и солдаты с офицерами, сказал:

– Герцог, майн либер[115], я вручаю вам власть над моим войском. С этой минуты вы – главнокомандующий. В ваших руках – судьба империи!

Карл был поражен неожиданным назначением, но виду не подал. Склонил в почтительном поклоне голову.

– Благодарю за высокую честь, мой император! Все свое умение и свою жизнь я отдам вашему императорскому величеству!

– Виват! Виват! – неслось над войсками.

Леопольд покровительственно похлопал знаменитого полководца по плечу. Потом отъехал с ним в сторону.

– Герцог, приказываю вам выступить с войсками к Нойхойзелю[116] и взять эту крепость, чтобы преградить путь туркам к нашей столице.