Хьюстон, у нас проблема - Катажина Грохоля

Сейчас она уже совсем не красивая, она наклоняется над столиком в мою сторону с отвратительной гримасой на лице.

– Больно тебе было от того фото? От такой невинной шутки! Дружеской! Как бы между нами, мужиками! А что твой романчик закончился – так меня-то в чем винить? И это даже не моя была идея – я это в сценарии вычитала! Ну и что?

Я не мог выдавить из себя ни звука. И, кажется, первый раз в жизни был готов упасть в обморок.

Нужно прийти в себя. Нужно прийти в себя.

– А сказать тебе, Иеремиаш, какие это были отношения? Да никакие! Марта… – Никогда не думал, что в одном слове может уместиться столько отвращения и ненависти. – Марта! Девица ниоткуда! И отправилась она в отставку. А ведь мы были на правильном пути… когда ты расстался с этой дурой Баськой, я столько тепла к тебе проявила… Я ведь была с тобой все время…

Я смотрю на нее и вижу, как лицо ее изменяется, как злоба кривит ее красивые губы, а глаза становятся узкими и холодными.

– Да кто такая эта Марта вообще?! Что она собой представляет? Как она тебе помогла? А я бы для тебя все сделала, все! Все, понимаешь? А ты не хотел этого видеть… и относился ко мне как к удобной сестре милосердия. Ты что думаешь, я мечтала о том, чтобы выбирать эти дурацкие подарки для твоей матери?!! Но Иеремиаш не знает, что делать, – значит, Алинка ему поможет! Иеремиаш пьяный звонит – Алина слушает. И теперь у тебя еще ко мне претензии?!!

Я молчу.

Я сижу словно мешком стукнутый.

Это Алина прислала фото.

До меня только сейчас это дошло.

Это она разрушила мою жизнь.

Она сводила на нет все мои усилия и попытки вернуться в профессию.

Алина. Моя подруга Алина.

Как такое может быть?

– Ты разрушила мою жизнь, – говорю я.

– А ты? Что ты сделал с моей жизнью?!! Ты посмотри на меня! Ведь ты же был моим первым мужчиной! Я же была… – Голос у нее прерывается, и я вижу, как из-под этой кошмарной маски появляется та, прежняя Алина.

Молодая, полная надежд, радостная, всему удивляющаяся. Я вижу, как она вбегает на площадку, чтобы поправить макияж, невинная, возбужденная атмосферой съемок, полная страсти и энтузиазма…

Я вижу ее восхищение, восторг, когда все хлопали после снятой сцены, вспоминаю, как она плакала, когда мы снимали сцену расставания героев…

Вспоминаю «экватор» и то наше злосчастное свидание… но ведь она мне по-настоящему нравилась! И это ее «не имеет значения, я все понимаю…», и мое облегчение, что мы можем остаться друзьями и общаться, несмотря на то, что переспали.

– Но ты же сама сказала, что это ничего не значит… один раз… – говорю я тихо, потому что и правда ничего не понимаю.

– Да ты только послушай себя! – она краснеет от злости и смотрит на меня с настоящей ненавистью. – Один раз! Да это было единственное, что я могла сказать, чтобы остаться рядом с тобой! Ты ведь даже ездил со мной к моим родителям!

* * *

Я вспоминаю эту поездку на моем старом «Форде», мы ехали через всю Польшу, часов, наверно, десять, остановились в «ТИР де Люкс», там за четыре пятьдесят съели потрясающую рульку, потом искали мастерскую, потому что пробили колесо, Алина спала на заднем сиденье…

Ее родители?

Костистая, сухая, мелкая женщина, которая все время суетилась, пытаясь нас накормить, а на столе стояли пять видов колбас, сало, изумительные пироги, специально испеченные по случаю нашего приезда и густо посыпанные шкварками, мы были не голодны, а она жарила лук и не присела ни на минуту.

Отец Алины откупорил пол-литра, пил со мной, хотя я и не хотел пить, но отказаться было неудобно.

Потом он водил меня по усадьбе, показывал хозяйство: как раз отелилась корова, маленький теленок качался на тоненьких ножках, а он хлопал корову по мощному заду: молодец, молодец, Красуля. В хлеву было жарко и влажно, Алина была слегка пьяна, а я был в полнейшем восторге, думал, что такое только в кино бывает, сценография, как из «Холопов».

Ее отец покрикивал, командовал и матерью, и дочерью, но все-таки мне все это ужасно понравилось. Этакий Борына.

Меня вывели в поля, солнце садилось, кукуруза дозревала, высокая и буйная.

– Это мое, – говорил он, обводя поле рукой. – Это наследство. Хотели взять в аренду – но разве не свое будешь беречь? Картошка у меня вот такая! – он сжимал обе руки в замок. – Мать, а ну иди сюда!

И мать Алины бежала, вытирая руки о фартук.

– А ну покажи Иеремиашу свинарник! К праздникам будем забивать. Ветчина будет отличная, а кровянку возьмете в город… Вы-то артист, это понятно, – в голосе его звучало что-то вроде снисходительности, – но Алинка-то выучится, и у ней все будет хорошо. Это все для нее – образование-то недешево обходится. И вы бы тоже нашли себе какую-нибудь настоящую работу. Дочка-то моя будет директором, она учится как следует, у нее будущее…

Алина делала мне знаки молчать, но я и без этого понимал, что нужно молчать и кивать. Она, конечно, училась как следует, но целыми днями вертелась около киностудии, очень любила кино. И хорошо знала, кем будет.

И свою мечту она исполнила.

* * *

– Ну да, ездили, но ведь…

– А ты думал, это так, ерунда? Что ты просто насладишься фольклором – и все? А ведь это не фольклор – это моя жизнь, Иеремиаш! У отца тяжелая рука – это мы обе с матерью на своей шкуре испытали. Я тебя впустила в свою жизнь, я думала, что ты что-нибудь поймешь, а ты… ты решил, что это такая познавательная краеведческая экскурсия!

– А как я должен был это воспринимать? Ты же просила меня отвезти телевизор, не помнишь?

Я вообще-то не то хотел сказать. Я вдруг понял, что она не может иначе. И никогда не могла. И поэтому она там, где есть, и достигла того, чего хотела.

– Да это же был предлог, неужели ты не понял?!! Ведь ты же вроде не похож на идиота. Люди на селе воспринимают жизнь очень серьезно. Мать мне все время говорила, что терпением я могу добиться своего. И я ей поверила!

– Своего?

– Никто не подходит тебе лучше, чем я, – голос у нее изменился. – А ты был для меня всем. Я помню, как ты меня обнял после съемок, как мы стояли на площадке и сколько у тебя в глазах было радости…

И я это помню. Хотя это было тысячу лет назад. И озеро помню, и деревянную, покосившуюся площадку. После последнего хлопка всех всегда охватывает эйфория. И мы все скакали, прыгали, обнимались и благодарили друг друга, извинялись за все, как обычно, – так бывает всегда, когда заканчиваются съемки.

А Алина восприняла это как что-то особенное? Иначе? Мы поэтому и оказались в постели?

– На меня никто никогда так не смотрел. Я знала, что у нас общие планы, общие интересы, что это будет совсем другая жизнь, а не только работа и работа, и крики, и подгоняния… – теперь она жаловалась, как маленький ребенок.