Плач - К. Дж. Сэнсом

На Смитфилдской площади был базарный день, и повсюду установили загоны для скота, а мальчишки с метлами выметали с открытых мест навоз. В дверях таверн стояли фермеры и торговцы, наслаждаясь вечерним ветерком. Вокруг толпились оборванные дети: они всегда собирались на рынке, стараясь заработать пенни там и сям. Месяц назад прямо здесь я стал свидетелем ужасного зрелища. Кто-то мог бы подумать, что с тех пор здесь останется что-то вроде эха – отблеск огня в воздухе, призрак предсмертных криков… Но, конечно, ничего этого не было.

Я никогда не был в этой больнице, которая выходила непосредственно на Смитфилдскую площадь. Привязав Бытие к коновязи и заплатив пенни босоногому мальчишке, чтобы тот присмотрел за ним, я вошел внутрь. Большое старое здание обветшало, краска и штукатурка облупились – прошло семь месяцев после упразднения монастырских больниц. Я спросил какого-то парня, потерявшего половину ноги и привыкающего ходить на костылях, где можно найти доктора Малтона. Он отправил меня в главную палату – просторное помещение, где двумя длинными рядами стояла пара десятков коек, все занятые больными. Я прошел в дальний конец палаты, где Гай во врачебной робе осматривал пациента. Рядом стоял его ассистент, полный старик Фрэнсис Сибрант.

Они заметили меня. Пациенткой на койке была девушка-подросток, которая хныкала, пока Гай перевязывал ей икру, а Фрэнсис осторожно держал ее ногу. К ноге уже были примотаны две деревянные шины.

– Спасибо, что пришел, Мэтью, – спокойно проговорил мой друг. – Я сейчас освобожусь.

Я смотрел, как он заканчивает перевязку. Сибрант медленно положил ногу девушки на кровать, и Гай тихо сказал ей:

– Вот, теперь не двигай ею.

– Она болит, сэр, – пожаловалась пациентка.

– Я знаю, Сьюзен, но чтобы кость срослась, нужно держать ее неподвижной. Я снова приду завтра.

– Спасибо, сэр. Можно мне взять четки, чтобы проводить время?.. – спросила девушка и резко замолкла, с опаской взглянув на меня.

– Тебе их даст мастер Фрэнсис, – ответил Гай и повернулся к своему ассистенту: – Потом дай ей еще выпить того снадобья, что я прописал. Это облегчит боль.

– Хорошо, доктор Малтон.

Затем врач отошел в сторону.

– Спасибо, что пришел, Мэтью, – повторил он. – Я поместил того человека, о котором писал, в отдельную комнату.

Мы с ним вместе прошли через главную палату.

– А что с той девочкой? – поинтересовался я.

– Она за гроши помогает на скотном рынке. Напуганная корова прижала ее к ограде и сломала ей ногу.

– Это заживет?

– Может быть, если она будет соблюдать осторожность. Кость не прорвала кожу, так что ничего страшного не будет. Я был бы благодарен, если ты забудешь ее слова про четки. Некоторые думают, что в этой больнице и сейчас пахнет прежней религией. Кстати, Фрэнсис когда-то был здесь монахом и по-прежнему помогает здесь из христианского милосердия.

Я удивленно посмотрел на Гая. Но почему бы его ассистенту и не быть бывшим монахом? Теперь их в Англии тысячи. Нахмурившись, я ответил:

– Ты же знаешь, что я никогда никому не сказал бы о такой вещи, как четки у ребенка.

– Не вредно напомнить тебе, что нынче не только радикалы должны соблюдать осторожность в своих поступках и словах.

– Я никогда об этом не забываю.

Малтон бросил на меня стальной взгляд.

– А что касается меня, то я не обращаю внимания на слова пациентов, которые звучат нечестиво радикально. Как ты сейчас увидишь.

Я глубоко вздохнул. Нынче мой друг стоял на своем.

* * *

Он отвел меня в боковую палату. Как и главная, она была обставлена очень бедно – маленькая комнатушка с маленьким окошком и единственной выдвижной кроватью под старым тонким одеялом да табуретом рядом с ней. Окно было открыто, чтобы пропускать воздух, и в палате были слегка слышны доносящиеся со Смитфилдской площади голоса.

Я сразу узнал лежащего на кровати человека – это был Джеймс Маккендрик, которого я последний раз видел, когда он убегал из порта. Этот физически крепкий человек показал себя грозным бойцом, но теперь он выглядел совершенно иначе. Его квадратное, белое как бумага лицо заливал пот, а щеки ввалились. Он метался на скрипучей койке, и его губы шевелились в бреду. Гай закрыл дверь и тихо сказал:

– Его привели два дня назад. Это странная история. У одной таверны близ Крипплгейта слонялась компания подмастерьев. Близился вечерний звон, и вдруг из промежутка между домов выскочил прямо к ним какой-то человек. Он был весь в крови, и они заметили, что за ним гнались двое. Кто такие – неизвестно, но, увидев толпу подмастерьев, они поджали хвост и скрылись. А те привели его сюда. Чудо, что он вообще был еще жив после трех ножевых ран. По-видимому, он дрался со своими преследователями и сумел убежать. Но раны были тяжелые. Он не протянет долго. Думаю, к ночи умрет. – Медик осторожно приподнял одеяло, и я увидел под рубашкой больного три широкие раны на груди и на животе. Они были зашиты, но вокруг двух ран кожа вздулась и покраснела, а у третьей пожелтела.

– Боже милосердный! – воскликнул я.

Гай осторожно опустил одеяло, но это потревожило Маккендрика, и он стал бормотать громче:

– Бертано… Антихрист… Папский инкуб…[40]

Малтон сурово посмотрел на меня:

– Услышав, о чем он говорит, я перенес его сюда. Для его безопасности, а возможно, и для защиты других.

– И он упоминал мое имя?

– Да. И не только. В том числе, как ты только что слышал, имя Бертано, о котором ты меня спрашивал. Вообще говоря, его слова – бред и бессмыслица, но я слышал, как он упомянул саму королеву Екатерину. Бессвязная речь о шпионах и предателях при английском дворе. По большей части бессмыслица, и его шотландский акцент мне непривычен. Но я разобрал достаточно, чтобы понять, что ему известно нечто опасное и что он религиозный радикал. Однажды он обругал мессу, сказав, что это не более чем коровье мычание. В другой раз сказал, что все монархи должны быть свергнуты. – Поколебавшись, врач добавил: – Я вижу, ты его знаешь.

– Я видел его лишь однажды, хотя и разыскивал несколько недель.

– Кто он?

Я посмотрел Малтону в глаза:

– Не могу сказать, Гай, ради твоей же безопасности. Прошу тебя, держи его подальше от остальных пациентов: он знает опасные вещи. У него было что-либо с собой, когда его привели? – нетерпеливо спросил я. – Может быть, какая-нибудь книга?

– У него был экземпляр запрещенного Нового Завета в переводе Тиндейла с его подписью внутри и кошелек с несколькими монетами.

– И больше ничего?