Конец пути - Ярослав Гжендович

Установилась тишина.

А потом раздалось хоровое, оглушительное карканье, словно бойня притянула сюда всех воронов окрест. Недобитые выкрикивали горам о своей мести и своей победе.

Я опустил арбалет и встал, чтобы оглядеться с горы. Дорога на перевал была открыта. Мне не хотелось кричать. Хотелось выпить воды.

Звук рога отразился от мрачных скал, завязнув между испарениями вонючего тумана и шепотов, а потом вернулся, усиленный эхом.

Мы стояли и ждали в тишине с колотящимися сердцами. Я сыграл еще раз и не имел другого выхода, как только зашагать в туман и к духам, в край торчащих скал и озерец, в которых побулькивает вонючая вода.

Я шел и шел, и каждое мгновение струящиеся вокруг облака могли дотянуться до меня тысячью кошмаров, от которых я бы ошалел и бросился в пасть горы. Я шел и молил Создателя, Идущего Вверх, а также Ульфа и его надаку. Но ничего не случилось, и наконец я добрался до круглой площадки, укрытой скальными выступами. А потом встал посредине и ждал, пока ко мне повернутся похожие на личинок существа, глядящие в меня темнотой своих туннелеобразных капюшонов.

— Кто ты, что беспокоишь Шепчущих-к-Тени? — спросил кто-то из них.

— Я тот, кого прислало Крылатое Око, — ответил я, как приказал Ульф, и стал ждать.

— Тот, кто хочет начать войну Песенников. Тот, кто ведет погибель. Тот, кто бродит во снах в виде головы с крыльями. Ты получишь Червя, но условия те же: ты должен накормить гору.

— Накормлю. Сейчас я вернусь с моими людьми. Отодвиньте кошмары и откройте проход сквозь Каменные Клыки.

Один из них без слова приподнял руку и указал длинным кривым пальцем. Туманы тотчас расступились и сбежали к скалам, окружавшим плоскогорье, словно корона.

Фургоны, которые мы с рассвета вталкивали наверх, упорно, шаг за шагом, сражаясь за каждый поворот колеса, уже ждали. Я кивнул.

Тут мы разделились — Странствующие Ночью и Недобитые.

Сноп пожал каждому руку и загривок, а потом произнес несколько слов. Наконец встал перед Хьорвардином.

— Друг, теперь я уйду, но скоро мы вернемся, приведя многих. Но если этого не случится, ты будешь знать, что делать. Назначаю тебя стирсманом после меня. Прячься в горах, бей и отскакивай. Будь невидим и убийственен, словно скорпендра. Ничему большему я тебя не сумею научить, а у тебя хватит рассудка. А если нам повезет, все изменится, а Змеи будут разбиты.

Мы попрощались, а потом они отправились вниз, а мы — через проклятую долину, наполненную туманом и испарениями, прямо к странной скале в форме срезанного конуса, со ступенями, слишком большими для людей, туда, где была пещера Червя.

Когда мы добрались до вонючей ямы, скрывающей пасть Горы, нам сперва пришлось убить онагров, которые тащили повозки, и всем нам этот поступок показался обидным и позорным, хотя в это утро каждый из нас убил несколько человек. Но ведь несчастные животные никому не сделали плохого, если не считать того, что мы должны были накормить Прожорливую гору.

Потом мы вбросили в яму трупы всех убитых Змеев, а потом начали скатывать с фургона бочки и выбивать днища, выливая в яму потоки гниющей рыбы, посеченной в вонючую массу, чтобы поместилось ее побольше. Воздух даже загустел от вони, нам пришлось обвязать лица платками, и все равно нас тошнило.

— Должны быть люди, — отозвался Шепчущий-к-Тени, который появился не пойми откуда и смотрел на меня отверстием капюшона. — Человек за человека. Ты хочешь накормить Гору этим? Онаграми и гнилой рыбой? И несколькими трупами?

— Гора будет накормлена, — сказал я, откатывая пустую бочку, в то время как ругающиеся под нос Ньорвин и Бенкей скатывали с повозки следующую. — А Крылатое Око, которое летает всюду и все знает, утверждает, что ты врешь. Гора ест все, что когда-либо было живым, потому что для нее это магический корм, что зовется «беомасса». Предвечные не кормили Червя собой, но только тем, что было им ненужно, даже навозом или деревом. И не «человек за человека», потому что Червю все равно, везет он одного или тысячу. Око говорит, что для одного человека хватит столько «беомассы», сколько весит горшочек песка.

— Посмотрим, появится ли свет, — ответил он на это. — Если появится, то Червь прибудет для вас. Если нет — вы накормите Гору собой.

Он ушел, а мы кормили Прожорливую гору, после чего вбросили туда и бочки, и выглядело так, что зубастым пастям это без разницы.

А потом мы встали спиной к спине, ослабив мечи, подняли арбалеты и ждали.

Долго.

Мы сидели у входа в пещеру, рядом, молча. Вокруг нас вставали странные дома, присыпанные песком: некоторые — похожие на белые шары на столбах, другие — на грибы или плоские миски. Некоторые были погружены в ржавый и золотой песок, другие стояли, накренясь.

Небо там, куда мы смотрели, горело золотом, раскаленной в очаге сталью и полированной медью. А потом земля выплюнула большой красный диск.

Мы молчали.

— Солнце Амитрая, — сказал Сноп сдавленно. — Нигде в мире оно так не выглядит.

— Этого солнца мне будет не хватать больше всего, — вторил ему Бенкей.

У каждой страны есть ее собственный запах. Совершенно особенный. Он почти неуловим, и люди, что сидят на одном месте, совершенно его не ощущают. Но достаточно перебраться на новое место, и каждый вдох говорит человеку, что он не дома. Более того, даже если ты провел долгую ночь в брюхе подземного дракона, воняющего рыбьим жиром и уксусом, а потом выходишь на рассвете в полуразрушенной пещере прямо в тянущуюся в бесконечность пустошь, где не видно ничего, кроме растрескавшейся земли, скал, кустиков травы… Хватит вдохнуть побольше воздуха — и ты уже знаешь, где ты.

Я помнил горьковатый, суровый запах Нахель Зим. Он был словно ветер, пространство и тайна. Как песок и соль. В свою очередь Побережье Парусов пахло смолой, дымом, кислым молоком и мускусом. Тяжелый острый запах дикого зверя.

Я не думал об этом, пока не почувствовал в носу летучей смеси благовоний, цветущего сада, свежего теста и легкого запаха дерьма на самом краю обоняния. Этот запах я узнал сразу.

Амитрай.

Я был дома. Червь выплюнул нас там, где и было сказано. Путешествие под землей казалось бесконечным, и не было в нем ничего, кроме рваного ритма движения, тошноты, кругов света, двигающихся вдоль брюха твари, и медленно утекающего времени. Но мы наконец-то добрались.