Сын - Филипп Майер

Пустое и праздное было время. Я растолстел, заматерел, штаны не сходились на животе, да и нос стал красно-сизым. Судья приставал, чтоб я шел на службу, но деньги мои лежали в банке, и я был твердо намерен заставить их работать на меня – как это принято у аристократов. Попробовал выкупить отцовские земли, там теперь стало спокойно, да их уже поделили на четыре участка, и новые владельцы не намерены были расставаться с имуществом, так что планы мои провалились. Лучшее время жизни позади, это было очевидно.

А вот у судьи все складывалось удачно. Он переехал в Техас, чтобы присутствовать при становлении нового государства, и ныне, когда желание его осуществилось, он решил баллотироваться в сенат. Рискованное дело, ведь столица оккупирована войсками Кастера, и мало ли что произойдет, когда они уйдут. Судья бросил монетку и поставил на республиканцев, друзья в один голос отговаривали, но он никого не слушал. Думал, времена изменились. А вскоре его простреленный труп нашли на берегу реки.

Все, что оставалось во мне живого после кончины Тошавея, было похоронено вместе со стариканом. Отныне меня ничто не связывает с другими. Если люди и знали, кто это сделал, они молчали, и я начал планировать кампанию по истреблению Робертсов, Раннелсов и Уолсов, священное пламя вспыхнуло вновь, но Мадлен разгадала мои планы и перехитрила меня, предложив вариант получше. Мы продали большой дом и переехали на ферму в Джорджтаун. Рабов теперь называли слугами, и они работали за жалованье.

Мать и сестра Мадлен вполне удовлетворились возможностью страдать и оплакивать судью, а мне, по их мнению, полагалось, восседая на пузатой кобыле, наблюдать, как полудохлые работяги ковыляют между рядами хлопка. Благоденствие кончилось; мы выживали только благодаря оленине, мелкой дичи и Святой Троице. Я не мог спокойно наблюдать за крушением славного дома. И надсмотрщика на плантациях из меня не получалось. И команч во мне был уверен, что возиться в грязной земле – удел свиней, жрущих помои. И вообще я хотел заставить деньги работать.

Я купил несколько участков в Ла-Сале и Округе Диммит по двадцать восемь центов за акр. Нацелился было на побережье, но Кинги и Кеннеди уже взвинтили там цены, а долина Нуэсес плодородна, воды вдоволь, и так дешево, что я сумел отхватить там солидные владения. Бандиты и мятежники немного портили картину, но револьвер мой всегда заряжен, и я не раздумывая пускал его в ход; кроме того, в этой части страны человек с лассо по-прежнему мог ловить дикий скот сколько пожелает, а на севере, если сумеешь перегнать, его продавали по сорок долларов за голову. Не золото мыть, конечно, но близко к тому, и я старался и вернул семье доброе имя.

На весь округ нас набиралось всего сорок восемь душ. Ближайший сосед – мексиканец Артуро Гарсия. Когда-то ему принадлежали все окрестные земли, но со временем осталось только двести участков, и в тот день, когда мы познакомились, он как раз пытался перехватить еще четыре секции прямо у границ моих пастбищ. Без этого кусочка мое ранчо зачахнет. Тогда я пошел к земельному агенту и предложил по сорок центов за акр, неслыханная цена, они и согласились.

– Рад, что вы поселились здесь, – ликовал агент.

– Да и мне тут нравится.

– Мы пытаемся выдавить отсюда людей типа Гарсия, если вы понимаете, о чем я.

Я задумчиво смотрел на него, прикидывая, что можно было обойтись взяткой поменьше, но он неверно понял мое молчание.

– Не только потому, что он мексиканец, нет. У меня вот тоже жена мексиканка. Но он связан с известными грабителями.

– Интересный факт.

– Полагаю, у вас есть оружие?

– Ну разумеется.

– На вашем месте я бы держал его под рукой.

Его слова убедили меня, что я поселился в правильном месте.

И опять она сваляла дурака, и все это знали, даже Милтон Брайс. Нефтяной бизнес уткнулся в тупик, они теряли деньги на каждом барреле. Но у нее было предчувствие. Так она им и сказала. И выбросила из головы. Это было крупнейшее пари в ее жизни, и она пребывала в полной гармонии с собой.

Она счастлива с Тедом, с детьми все хорошо, даже с Томасом и Сьюзан. Бен закончил школу одним из лучших в классе и поступил в Техасский университет. Он не слишком увлекался спортом, зато блестяще учился, был внимателен к другим в отличие от брата с сестрой, которые считали себя баловнями судьбы (Сьюзан) или вообще не замечали ничего и никого вокруг (Томас). Сьюзан продержалась один семестр в Оберлине и сбежала в Калифорнию; о ней не было ни слуху ни духу несколько месяцев, а потом раздался звонок в три часа ночи, и она явилась – с просьбой о деньгах, немыслимой сумме. Выглядела, впрочем, вполне счастливой. Джинни выдала деньги, а Сьюзан рассказала о своих приключениях. Томас, старший, продолжал жить в родительском доме. И она была этому рада, откровенно говоря. Понятно, что надо бы отселить парня, но, учитывая его эксцентричность, ему лучше держаться поближе к родственникам. Есть, конечно, удачный пример Финеаса, но Томас – не Финеас.

Томас вполне доволен жизнью с матерью, а она вполне довольна, что он рядом; у него есть машина, солидное содержание, возможность путешествовать с приятелями. Ребенком он подавал огромные надежды, это его и погубило; даже сейчас он полагал, что мир должен вращаться вокруг него. Мужчина, влюбленный в собственное лицо, как сказал Тед, хотя парня можно понять, он и вправду похож на Питера О’Тула[137]и дико этим гордится, настолько, что ей порой трудно удержаться от искушения напомнить, что Питер О’Тул не живет с мамочкой.

Что касается его эксцентричности, то дома он ведет себя настолько сдержанно, что она иногда даже задумывается, уж не ошиблась ли на его счет, но потом получает подтверждение, пугается и с тревогой ждет, что его застукают на людях. По правде говоря, для волнений нет особых причин. Тома МакКаллоу все знают в лицо, а техасцы очень разумны и готовы не замечать того, чего не хотели бы видеть. Эта привычка осталась еще с тех времен, когда на границах было тревожно и соседей выбирать не приходилось.

Итак, с детьми все в порядке, даже со Сьюзан. Это были хорошие годы. Отчасти поэтому она занялась трансформацией своего бизнеса, концентрацией его. Продала сталелитейное предприятие и страховую компанию, которую они покупали еще вместе с Хэнком, ликвидировала большую часть недвижимости и с удвоенной силой занялась нефтедобычей, покупкой участков, от которых все с радостью избавлялись. Дела катились легко, просто стрелой неслись к роковому обрыву – финансовому самоубийству, – по крайней мере, серьезному ухудшению положения.

Наверное, подобное чувство испытывал отец, когду вбухал все наследство в свое ранчо. Но отец был просто глуп. В ее случае все иначе. Не так давно она ездила с Кассом Рутерфордом по Ближнему Востоку. И в то время как он не заметил ничего особенного, только что дела обстоят гораздо лучше, чем прежде, – инфраструктура, подготовка буровиков и геологов, – она нашла ситуацию тревожной. Двадцать лет назад здесь не было ничего кроме погонщиков верблюдов, а сейчас стоят бетонные дома, повсюду мусор, люди пялятся на тебя на каждом углу. Да еще это телевидение – теперь все знают, что сколько стоит, а арабы видят, как богатые иностранцы скупают их нефть по десять центов. К концу поездки она от увиденного впала в такую депрессию, что готова была немедленно выйти из бизнеса.