Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт

Для Риббентропа было только одно оправдание, даже при самой благоприятной оценке, — это его непроходимая тупость. Для каждого дипломата существенны такие качества, как ум, такт, безупречные манеры, вежливость. Риббентроп не обладал ни одним из этих качеств.

Общее мнение о Кейтеле было, так сказать, единодушным: он был слепым и безответственным исполнителем воли своего хозяина.

Четвертым номером на скамье подсудимых сидел Альфред Розенберг, который со своей обычной сдержанностью был погружен в себя весь Нюрнбергский процесс и держался своих философских фантазий вплоть до момента казни.

Двухкомнатная камера на первом этаже была приспособлена под небольшую часовню, так что мы могли посещать церковь. Ни Розенберг, ни Штрайхер, ни Гесс никогда не присутствовали на богослужениях. В дни своего пребывания в тюрьме после оправдания я видел, как американский пастор-протестант настойчиво пытался вызвать Розенберга на разговор в коридоре, но был отвергнут холодно и категорично.

Геринг был наиболее ревностным посетителем богослужений, хотя и другие получали от них удовлетворение: частью из-за религиозных убеждений, частью из-за симпатий к священнику, частью из-за того, что служба давала возможность для взаимного общения.

От заключенных-католиков я слышал, что их священник, отец Сикстус, относился к узникам под его попечением наиболее заботливо. Ему не раз удавалось помочь им способами, которые были строго запрещены. Он связывался с их семьями, о чем не смел и помыслить наш добрый пастор Герике. Но наибольшим достижением отца Сикстуса, на наш взгляд, было то, что он склонил к смиренному покаянию Франка, губернатора Польши, который более, чем кто-либо еще, был причастен к уничтожению евреев.

Мой преемник на посту председателя Имперского банка Функ представлял собой довольно печальное зрелище. Он был в общем-то приличным малым и не глупым, но ленился, ему не хватало также понимания сути возложенных на него обязанностей. Уверен, что он не знал многих вещей. Он был глубоким знатоком музыки и явно отдавал предпочтение литературе и искусству. К сожалению, он злоупотреблял алкогольными напитками, как и многие партийные лидеры. Показания давал слабым, плаксивым голосом.

Дениц и Редер, а также Йодль оправдывали свое поведение выполнением воинского долга. Уверен, что, если бы их снова судили сегодня, результат был бы иным по сравнению с периодом вскоре после окончания войны.

Ширак тоже производил характерное впечатление незрелости и нерешимости.

Папен, как и я, привлекался к суду первый и второй раз. Но ввиду того что трое из его ближайших коллег были убиты Гитлером при отсутствии его активного протеста, он не мог избежать сурового морального осуждения.

Зейсс-Инкварт и Шпеер — никого из них нельзя считать реальным злодеем — вели свою защиту весьма неуклюже. Последние заявления Шпеера имели отношение к проблеме, которая, должно быть, занимала его некоторое время. А именно: каким образом стало возможным, что диктатор держал немецкий народ в абсолютном неведении, с одной стороны, а с другой — обеспечивал выполнение своих планов и решений путем прямых приказов соответствующим лицам, даже занимавшим наиболее подчиненные посты? Эти наблюдения Шпеера относительно влияния современных средств коммуникации и информации, несомненно, заслуживают рассмотрения.

Ганс Фриче был включен в число важных заключенных, ибо — к счастью для него — русские, очевидно, пожелали способствовать увеличению их списка. В результате Фриче смог избежать роковой судьбы, которая ждала его во время заключения на Лубянке.

Двое из главных обвиняемых вовсе не появились на скамье подсудимых в Нюрнберге. Старый Крупп фон Болен лежал без сознания на ложе, которое должно было стать его смертным одром. И прежде чем суд даже начался, Роберт Лей — зажав уши и нос и заткнув в рот кляп — попытался повеситься на скрученном полотенце. Он привязал его к канализационной трубе в туалете и задохнулся до смерти. Лей был одним из моих злейших врагов в партии, хотя при встрече лицом к лицу демонстрировал свое дружелюбие. Это был горький пьяница, подверженный всяким эротическим излишествам и без малейшего чувства ответственности.

Самоубийство Лея имело своим следствием усиление надзора за нами в наших камерах, тем более что «глава национальной гигиены» Конти тоже покончил с собой в тюрьме. С этих пор день и ночь у открытого окошка двери каждой камеры дежурили охранники, которые менялись каждые два часа. Среди охранников, я имею основания считать, было несколько грубиянов, но также много добрых душ, которые были не против поговорить с узниками через открытое окошко в двери. Обращение неевропейцев было более добрым и уважительным, чем поведение солдат нашей расы.

Примечательно, что почти все охранники просили наши автографы. Спрос на них усилился до такой степени, что в ответ я приобрел привычку требовать сигарету за каждый автограф. Таким способом я вскоре собрал большой запас сигарет, которые позднее смог передать жене, снабдив ее тем самым единственно ценной валютой того периода.

В Соединенных Штатах способности индивида часто определяются коэффициентом интеллекта (IQ). Тест IQ превратился в науку, которая, на радость или на горе, распространится, возможно, на все человечество, и, кто знает, может, это произошло сейчас в Америке.

В течение всей работы Международного военного трибунала нас посещали в тюрьме врачи и другие специалисты, которые специализировались в области психологии. Они вели разговоры с каждым заключенным в его камере, чтобы проверять время от времени его душевное состояние, реакцию на условия заключения и ход судебного процесса. Право, тоскливые визиты.

Поскольку я считал себя полностью невиновным, то по сравнению с другими не испытывал каких-либо терзаний и не представлял для психологов интереса. Они не могли обнаружить во мне психических отклонений. С другой стороны, меня тем более забавлял тест IQ.

Имелось несколько версий теста: во-первых, образная интерпретация чернильных пятен. Мне удавалось находить в этих пятнах большое число картин и форм.

Второй тест состоял в немедленном повторении последовательности фигур. Наконец, нам предлагались логические игры — от складывания маленьких одноцветных блоков до сложных фигур. Среди всех заключенных я добивался наивысшего коэффициента умственного развития.

Моей жене удалось убедить бывшего председателя Германского правового общества доктора Юлиуса Дикса заинтересоваться моим делом. Еще раньше я связался с профессором Краусом из Геттингена, который также выразил готовность заняться моей защитой. Несколько лет он читал лекции в американских университетах и был одним из признанных экспертов в области международного права. Когда, однако, Дикс согласился меня защищать, я попросил Крауса стать вторым адвокатом защиты, поскольку знал Дикса как выдающегося адвоката по уголовным делам.

Мне не пришлось сожалеть о своем выборе. Я контактировал с Диксом несколько лет благодаря нашим сходным политическим взглядам, которые, возможно, лучше всего определить как «консервативная демократия». Дикс был человеком исключительного такта и прекрасным оратором. Его нелюбовь к излишне формальной работе компенсировалась высокой квалификацией и живым умом.