Имортист - Юрий Никитин

На камне блещет под заходящим солнцем отлитый из чистогозолота круторогий бык! Это же Апис, священный бык, которому поклоняются вЕгипте, в стране, из которой я уже сколько лет пытаюсь вывести свой народ, ноони несут его с собой в своих сердцах и рабских душах и в пустыню! Египет,вселенский центр рабства, разврата и упадка, уже обречен, но его бог хитер,старается ускользнуть от гибели и находит поклоняющихся ему среди других народов…

Ярость и отчаяние сотрясли меня с такой силой, что застучализубы. Я взглянул на скрижали, что внезапно потяжелели так, что руки едва неотламываются в локтях, холод сковал мое тело: все знаки исчезли! На моих рукахтолько тяжелые плиты из камня. Я с криком вскинул руки. Не помню, то ли плитывывалились из моих ослабевших рук, то ли я сам в гневе разбил их, ибонедостойны священных слов эти полуживотные, что с такой легкостью вернулись ксвоему скотскому состоянию, то ли я швырнул их оземь для того, чтобы схватитьмолот и ринуться в праведном гневе на идола, которому поклоняется предавшийменя народ…

– А почему молчит наш президент?

Я вздрогнул, красное зарево чуть померкло, отражается наокнах и на стене, а люди уже не в просторных одеяниях бедуинов, а в прекрасносшитых костюмах, хотя лица все те же, я узнал и брата своего Аарона, и молодогогорячего Навина… всех-всех я уже видел раньше, одни со мной вышли из Египта,других узнал уже в этом нелегком пути.

Лица всех были обращены ко мне. В глазах Седых и Тимошенко яувидел беспокойство, Атасов смотрит вовсе в глубоком замешательстве, словноменя уже давно пытался вывести из транса.

– Что я… – проговорил я и ощутил, что голос мой хриплый иколеблющийся, словно я и правда сорок суток провел на вершине горы вдали отлюдей, голодал, меня жгло солнце, хлестали дожди и пронизывал свирепыйветер, – что я… скажу… Вы знаете, что я скажу… Лишь повторю, что ужесказал однажды… Но сперва я хочу увидеть, кто поддерживает раскол.

Вертинский сказал живо:

– Это не раскол!

– Не раскол, – подтвердил Атасов угрюмо. – Это…необходимость.

– Поддерживаю, – сказал один из президиума.

– Я тоже полагаю, – сказал еще один осторожно, –что следует рассмотреть возможность создания смягченного варианта имортизма. Игосподин Вертинский, который так много сделал для… для того, чтобы имортизмомбыл охвачен весь мир, вполне может возглавить эту партию.

Я спросил глухим голосом:

– Прошу поднять руки. Кто за создание, помимо партииимортистов, еще и партии имотернистов?

Вертинский поднял первым, Каменев почти не отстал, в залеподнялись еще три руки, потом еще две, Атасов огляделся, с колебанием поднялруку, опустил, но наткнулся на твердый взгляд Вертинского, снова поднял и ужене опускал. Вертинский перевел взгляд на меня.

– Что скажет президент?

– Лишь повторю, что уже сказал однажды, – сказаля. – Давно сказал…

На лице Тимошенко проступило понимание, а Седых всмотрелся вмое лицо, опустил голову и бросил несколько слов в микрофон в пуговице. Ноостальные смотрели с ожиданием, а на лице Вертинского я усмотрел некотороезамешательство вперемешку с тщательно упрятанным торжеством.

– И что же, господин президент? – спросил оннастойчиво.

– Возложите каждый свой меч на бедро свое, – проговориля медленно и ощутил, что эти слова уже говорил однажды, – пройдите постану от ворот до ворот и обратно и убивайте каждый брата своего, каждый другасвоего, каждый ближнего своего.

Тяжелая ярость продолжала жечь грудь. Я поднялся, всеоставались застывшими и ошеломленными, помнят эти слова, сказанные три илибольше тысяч лет тому, а главное, по какому поводу. Седых поднялся тут же, нашивзгляды встретились. Он слегка наклонил голову. Министры и члены Советаподнимались, очень медленно и растерянно, а я, кипя гневом, быстро покинул зали вернулся в свою комнату.

На видеозаписи хорошо видно, кто как реагировал на доклад,на прения, кто голосовал за раскол. Аналитики еще рассматривали в замедленномдвижении лица депутатов, а служба охраны уже вывела Вертинского, Каменева,Атасова и еще около десяти человек, загрузили в микроавтобусы с затемненнымистеклами.

Седых промолчал, понял все, у него есть это странноесвойство, как будто заглядывает вперед, но Тимошенко пришел в ужас:

– Вертинского? Бравлин, опомнись! Он стоял с тобой плечом кплечу с самого начала!.. Когда еще не было никакого имортизма!.. И потом он былначальником твоего избирательного штаба!.. И Атасов был с самого начала!.. АЛют пришел из РНЕ, где он руководил Сопротивлением…

В кабинете, кроме них двоих, сидят нахмуренные и оченьозабоченные Бронник и Потемкин, я предложил их ввести в состав Высшего Советана место выбывших. Оба только слушали, иногда поглядывали искоса, чаще отводиливзоры и елозили ими по мебели, но, когда я встречался с ними взглядами, виделгорячее сочувствие.

Я выкрикнул с болью:

– Жалеете?.. Думаете, я не жалею?.. Но я жалею как человек…и прощаю как человек! Однако не могу простить как имортист, для котороговыживание вида человеческого настолько приоритетно, что… что все остальноепросто микроскопично! Вы представляете, что случится? Вы знаете, что всезавоевания ислама моментально прекратились, как только Эбн Альсоди Сабай сумелрасколоть ислам на шиитов и суннитов. Начались гражданские войны, разборки,перевороты, расколы начали множиться, возникать все новые секты и движения. Ноислам к моменту раскола хотя бы успел укрепиться!.. А что начнется сейчас?

Тимошенко возразил с неуверенностью:

– Сильные останутся в имортизме. Слабые уйдут в это… ну, тустепь… Но это все же наши! Не хамье, не быдло.

– А из той степи перейдут в еще более простые илегкие, – сказал я горько. – Мы же битые, все… Неужели не понимаешь,что если будет оставлена лазейка к отступлению, то…

– Ею тут же воспользуются? – спросил Тимошенко снегодованием. – Ничего подобного!

– Пусть не тут же, – ответил я. – Но когда лазейкавсе время перед глазами, когда есть возможность отступить, то в минуты слабостигораздо легче соступить, мы все через это проходили. Нам всем нужны рамки,дисциплина! Даже мне… Думаешь, мне имортистом быть легко? Я просто человек, я неподвижник, не подвижник!.. Есть фанатики, для которых работа в кайф, аразвлечение – пустая трата времени, но я, признаюсь, из самого сырого теста!..Я работаю через «не хочу», я работаю, потому что работать надо, имортизм я тожепринес только потому, что никто не брался его нести… И потому я знаю, хорошознаю, да что там хорошо, я прекрасно знаю, как зудит оставить работу и прилечьили пойти по бабам!.. Как хочется иной раз переключить канал с умной передачина дурацкий боевичок, да чтоб еще с порнухой, где прекрасную графиню груботрахают в задницу!.. Да не граф, а простые солдаты! Но я держусь, я держусь…Еще и потому, что прячу от себя клубничку, сжигаю за спиной мосты, перекрываюдороги не только к отступлению, но и к возможности сойти на обочину, прилечь,отдохнуть, глядя, как мимо идут более преданные… я их тут же в порядкесамозащиты обзову тупоголовыми фанатиками и начну оснащать свою позициюжелезобетонными доводами!