Сад утрат и надежд - Хэрриет Эванс

Джульет сунула руки в кармашки сарафана.

– Конечно, – сказала она. – Только обращайтесь с ним осторожнее. Он очень старый.

– Конечно, милая. – Он встретился взглядом со Стеллой. – Извините. Мне жаль, что так получилось. Прощайте, Стелла, – сказал он, но она покачала головой.

– Я хочу, чтобы вы просто ушли, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы ушли.

– Моя дорогая – мы не властны над прошлым. Мне очень жаль…

– Я хочу, чтобы вы ушли! – закричала Стелла, ее голос сорвался на последнем слове. Ее сын и его жена стояли за дверью с чашками чая. Они с тревогой смотрели, как маленькая Джульет повела старика к Голубятне. Стеллу захлестнула волна боли и ужаса. Все пропало, изменилось, рухнуло. Стелла снова вернулась в свой кабинет. Французские окна были открыты, сад в расцвете своей красоты. Она подошла к полкам, к дальнему углу, и достала потертую, красивую старинную книгу в твердом переплете – «Тысяча и одна ночь» – и сунула руку в освободившуюся нишу. Неловкими, сердитыми пальцами нащупала жесткий клинышек бумаги. Достала и увидела, какой ветхой стала эта бумага.

Слезы капали из ее глаз на тонкую, сложенную много раз бумагу, капали между прорвавшимися сгибами на кожаную с позолотой тетрадь, на кресло, где мама сидела в тот день, когда папа рисовал ее… Стелла пошатнулась и схватилась за край стола. Зазвенели колокола. Свадьба закончилась, колокола звонили в телевизоре и в реальной жизни из церкви. Громкий, радостный перезвон. Слишком громкий.

Когда Стелла выглянула в окно, она увидела, что старик шел от дома по дороге. Там его ждали ее сын и его жена. Пускай они поговорят с ним, подумала она, успокаиваясь. Пускай познакомятся с ним сами. Они не знают, как мама трудилась, спасала своими силами этот дом, чистила дымоход, затыкала щели, чтобы не было сквозняков, заклеивала трещины, чинила шторы, подушки, полировала дерево. Они не знают, сколько в этот дом вложено женского труда, всегда женского труда.

Эскиз к «Саду утрат и надежд» стоял, как всегда, на мольберте в углу кабинета, там, куда давным-давно, после смерти Неда, поставила его мама. Стелла взяла кисть и золотую краску из детского набора, который она купила к приезду Джульет, и подошла к холсту. Она колебалась – неужели посмеет? Она понимала, что совершит грех, если это сделает. Она может сейчас выйти к этому человеку, извиниться, позвать его в дом. Она может открыть прошлое, посмотреть правде в глаза, жить свободно. Продать дом, продать его и уехать. Ее руки замерли над эскизом…

Потом Стелла быстро добавила падающую звезду, падающий на землю каскад золотых искр. Отошла, посмотрела на двух детей и на добавленную деталь.

– Это я, – сказала она вслух. – Я на картине. Теперь я тоже там.

Но тут же нахмурилась. Ведь это был всего лишь эскиз.

Она не видела, что на улице, в Зарослях, Джульет и Эв играли в прятки, носились по саду, и солнечный свет мелькал на их юных телах, словно тени крыльев пролетающих над ними птиц.

1919. Февраль

Дорогой Далбитти.

У тебя есть дочь. Ее имя Стелла.

Я солгала, когда отправила тебя в Оттаву. В то время я уже носила твоего ребенка, наше маленькое чудо. Я знала, что ты лишишься заказа, если твое имя появится в прессе в связи с бракоразводным процессом. Я знала, что ты никуда бы не поехал без меня, ведь ты такой. Я знаю по печальному опыту, что мы с тобой не сможем жить так, как нам бы хотелось. Разве что когда-нибудь, не сейчас, и поэтому я, словно героиня мелодраматического романа, пожертвовала собой ради твоего счастья.

Я родила дочку, но боюсь, что занемогла. Короче говоря, в процессе родов что-то случилось, все прошло тяжелее, чем я предполагала. Далбитти, я должна сказать тебе, что они потребовали от меня значительно больше усилий, чем при уличных демонстрациях за избирательное право для женщин. Доктора уклонялись от правды, а это всегда плохой знак. Стелле уже шесть месяцев – они стали для меня главным делом жизни. Она очень походит на отца – огромные глаза, живой интерес ко всему. Она радостно пищит, когда я подхожу к ней утром. Она любит свои ножки и хватает их, когда лежит в колыбельке.

Мы вернулись в Хаммерсмит в мои маленькие комнатки. Я не могла оставаться в том доме без тебя, мой дорогой. Я знаю, что мои дни сочтены. Я кашляю ночами и мешаю спать Стелле. Хотя до прошлой недели я чувствовала себя вполне сносно, только изредка меня мучили боли. Я очень уютно устроилась, мой дорогой. Я сшила всю одежду для Стеллы. Кольцо, твой подарок, я продала, и благодаря этому мы с твоей дочкой продержались вполне комфортно последние месяцы. Ты оставил мне очень много денег, но их недостаточно для жизни с маленьким ребенком! Я наняла няньку, миссис Лефей, милую женщину, военную вдову. Ее муж погиб в сражении за Пашендаль. Он был художником, учился в Академии, и мы с ней разговариваем о живописи, об искусстве и подобных предметах. У меня за окном блестит река, Стелла улыбается, когда слышит гудки пароходов, миссис Лефей заботится о нас, и я не могу сказать, что я несчастна. Мне с ней уютно. Она будет со мной до конца. Ты не волнуйся за меня.

Через месяц я отдам Стеллу. Я отвезу ее в Соловьиный Дом. Надеюсь там уговорить мою сестру, чтобы она вырастила ее как родную дочь. Как мне убедить Лидди это сделать, ведь она рвала мои письма, отказывалась встречаться со мной все эти десять, даже двадцать лет и обрушивала проклятья мне на голову? Я просто в растерянности. Она считает меня распутницей с черным сердцем, потерявшей всякие приличия. Я приложу все силы и устрою такую убедительную сцену, что она согласится взять себе ребенка.