Сад утрат и надежд - Хэрриет Эванс

Джон медленно встал, опираясь на скамью.

– Фредерик приедет за мной где-то через полчаса. Мне очень хочется взглянуть еще раз на дом… Я не останусь. – Он взял ее за руку, словно наконец догадался, чего это ей стоило, и заглянул ей в глаза: – Моя… моя сестра. Через столько лет. Боже мой…

Что ей оставалось?

Она молча позволила ему перешагнуть через порог дома и смотрела на его лицо, когда он огляделся по сторонам, бросил взгляд на свет, лившийся из световой шахты над лестницей, на старинную вешалку для верхней одежды. Он потрогал лестничную опорную стойку с белкой, словно дотрагивался до минувшей милой жизни, потом обратился к ней:

– Привет, старина.

Из гостиной доносились телевизионные комментарии. Сын снова позвал ее и спросил, все ли в порядке.

– Я просто разговариваю с моим знакомым, – крикнула она в ответ.

Знакомый. Он был хорошо одет, глаженая свежая рубашка в розовую с белым клетку, голубые вельветовые брюки, легкий пиджак; он часто дотрагивался до нагрудного кармана. Он стоял прямо, высокий, но сутулился, как она догадалась, от боли. Седые волосы обрамляли его загорелое лицо; таких ярких серых глаз, как у него, она никогда не видела. Однажды, только однажды он не сдержался и проявил эмоции, охватившие его в родном доме. Они стояли в дверях спальни Стеллы, он прислонился к косяку. Она жестом пригласила его зайти и нетерпеливо поморщилась, когда он не сделал этого. Она решила, что это жест джентльмена.

Но он покачал головой и отвернулся, пряча лицо.

– Она умирала тут, – сказал он. – Она умирала, а мама держала ее. Я слушал вон за той дверью.

Он больше ничего не сказал, отвернулся и прислонился к стене, держась за сердце. Стелла забеспокоилась – он сильно побледнел.

Они вместе сидели в столовой. Она принесла ему сердечное лекарство. Звуки гимнов перемежались с монотонным гудением церемонии венчания, и они носились по тихому дому. Стелла не знала, что и сказать. Она не чувствовала тепла к нему и поняла, что что-то в ней, должно быть, не так, раз она не могла это чувствовать. Какая-то нота звенела в ее голове.

– Странно, – снова сказал он. – Вы – когда вы родились?

Ей было досадно, что он так пристально глядел на нее. На лестнице висел рисованый портрет мамы. Стелла знала, что она похожа на нее. Она не понимала, почему он пытался поставить под сомнение ее, ее роль в этом доме. Вероятно, с какой-то гнусной целью. Но ведь он живой, он их сын, и дом… он может захотеть дом или его половину…

Всякие мысли крутились в ее голове, и ей сделалось дурно. Она кашлянула.

– Я родилась в 1918 году. В том году умер мой отец.

Последовало долгое молчание, и неожиданно Джон сказал:

– Но он не ваш отец, моя дорогая. Вы знаете это.

Он сказал это спокойно, а Стелла даже не сразу осмыслила его слова.

– Я думаю, что вы ошиблись, – сказала она. У нее потемнело в глазах. – Мне надо пойти и посмотреть хотя бы конец свадебной церемонии, моя внучка…

– Он не может быть вашим отцом, – сказал он. – У вас карие глаза.

– Вы очень наблюдательный, – ответила она. Неизвестно откуда налетевший порыв ветра с громким стуком захлопнул дверь. Стелла вздрогнула. – Да, у меня карие глаза, и что?

– Но у моей матери были голубые глаза. Самые голубые на свете. А у моего отца серые, темно-серые. Вы не можете быть их ребенком. Возможно, ребенком кого-то из них, но не их обоих. – Он сказал это медленно, терпеливо.

– Чушь какая!

– Это научный факт.

– Как вы смеете…

Джон грустно покачал головой:

– Мне не следовало бы говорить вам это. Но вы могли бы встретить меня более приветливо.

Стелла почувствовала, как в ее голове что-то взорвалось. Легкий, негромкий взрыв – пуфф! Она встала, моргая.

– Уходите.

– Что?

Она подняла руку и увидела, как она ужасно дрожала.

– Я не хочу видеть вас в этом доме.

Наступило тяжелое молчание.

– Кто вы такая? – тихо спросил он. – В этом доме всегда приветливо встречали всех. Вы просите меня уйти? Правда? А вы – вы вообще знали мою мать?

Кто вы такая.

– Уходите! – сказала она уже немного громче. – Н-не приходите сюда – н-н-н-никогда не приходите сюда! Вы задаете мне вопросы про мою маму, про меня… меня… Я ее дочь!

Она блокировала в своем сознании волну разговоров, сплетен, доносившихся до ее ушей, болтовню двух женщин на веранде, услышанную на лондонском чаепитии, когда она играла в куклы, фразы в доме священника после глинтвейна на Рождество, или в тот раз, когда она, молодая девушка, шла по Королевской Академии и остановилась перед отцовской картиной «Встреча», а за ее спиной громко, помпезно разговаривали два старика. Или то, что было в письме, которое она нашла вскоре после маминой смерти, – Стелла сложила его много раз и спрятала на полке за книгами – убрала подальше, словно оно могло пропасть там.

Она была такая худенькая, живой скелет. Я слышала, что она всех обманула. Что Лидди могла сделать?

Говорят, она просто появилась ниоткуда. Загадочный ребенок. Как будто она купила ее где-то. Непонятная история…

Говорят, умерла от горя. Да, я знаю. Он возвращался к ней.

Дорогая Лидди… пожалуйста, назови ее Стелла.

Громкое ликование донеслось из комнаты за холлом, и Стелла с Джоном посмотрели в ту сторону.

– Что там происходит? – хмуро поинтересовался он.

– Грэнди! Иди! Иди скорее к нам!!!! – Джульет с развевающимися вокруг лица волосами, запыхавшаяся, появилась в дверях. – Ой, здравствуйте, – пробормотала она. – Грэнди, пойдем, посмотри!

Стелла увидела, как Джон Хорнер уставился на маленькую девочку, как он вздрогнул, жадно вглядываясь в ее черты. Улыбнулся и снова похлопал себя по карману, за которым билось его сердце.

– Привет, – сказал он. – Я Джон, а ты кто?

– Это Джульет, – сказала Стелла. – Моя внучка. – Она провела ладонью по лбу и сказала еле слышно и спокойно: – Пожалуйста, уходите сейчас же! Я не хочу вас видеть. – Она увидела смущение на маленьком лице внучки.

– Джульет, – сказал Джон, повернувшись к ней. – У тебя есть кукольный домик? Он стоит в Голубятне?

– Да, – ответила она, улыбнувшись ему. – Есть. Вы знаете его?

– Я играл в него, когда был ребенком. Я должен что-то положить в домик, что принадлежит тебе. Я привез это назад. Ты покажешь мне, где домик?