Одноглазый дом - Женя Юркина

Флори покачала головой, сама не зная, что скрывалось за этим вопросом: предложение выпить лимонада или побыть наедине.

– Буду рад получать от вас новости, – сказал он нерешительно, а потом добавил: – Мой безлюдь не любит письма, но ты можешь отправлять их в таверну или домографную контору…

Сердце Флори заколотилось, будто погремушка, и ей показалось, что стук слышат все вокруг. Она пообещала написать, как только обоснуется в доме и сможет указать адрес для ответа, а затем достала из кармана круглый сверток – подарок, который она не решилась вручить Дарту вчера. Он растерянно взглянул вначале на презент, затем на Флори. Его брови смешно изогнулись.

– Я идиот, – выпалил он. – Мне так стыдно. Я хотел сделать тебе подарок, но…

– …лютены к этому не привыкли, – понимающе кивнула Флори и поторопила его, чтобы развернул упаковку.

Под тонким пергаментом скрывались карманные часы на цепочке. Дарт завис, разглядывая гравировку на крышке, имитирующую часовой механизм.

– Открой же!

Он нажал на кнопку. Крышка часов мягко откинулась, выпуская из недр мелодию. Приложив часы к уху, Дарт внимательно послушал ее, а потом подытожил:

– Похоже на детскую колыбельную.

Судя по его искренней растерянности, он не узнал мотив, хотя Десмонд действительно постарался в точности перенести мелодию на перфоленту.

Флори напела пару строк. Дарт продолжал непонимающе глядеть на нее и глупо улыбаться.

– Колыбельная из приютской шкатулки успокаивает твою тринадцатую личность. Я подумала, это поможет тебе контролировать превращения.

Дарт посмотрел на нее долгим, тягучим взором, и Флори поняла: происхождение тринадцатой личности никогда не было для него загадкой – скорее, пугающей правдой, запрятанной как можно глубже.

– Я бы предпочел забыть, кем был в приюте: когда не мог дать отпор, позволял издеваться надо мной и дразнил Эла в ответ. Я был отвратительным, в лучших традициях того места. – Дарт шумно выдохнул, как будто устал говорить. После короткой паузы он добавил: – Безлюдь дал мне шанс исправиться, а ты нашла тот самый ключ. Спасибо!

Он резко подался вперед и обнял Флори. Она прижалась щекой к его плечу, вдыхая свежесть моря и остроту перца. Хотелось запомнить его запах, закупорить в пузырьке и увезти с собой. Дарт поцеловал ее в висок – мимолетно, как будто бы случайно, и тихо проговорил:

– Я не знаю, как тебе это удалось, но ты очаровала изобретателя и даже того идиота, что прозвал тебя Ботаникой… Ты понравилась художнику, детективу, жонглеру, безделушнику… Всем. Хочу, чтобы ты знала: каждый день, кем бы я ни был, мое сердце принадлежит тебе, Флори.

Она хотела ответить, но не могла выразить словами то, что болезненно трепетало внутри. Она словно стала калейдоскопом с осколками стекла: и эти острые чувства, сменяя друг друга, образовывали хрупкие, ускользающие узоры, которым не суждено повториться.

Одно неловкое движение – и все перевернулось, распалось, а затем стало другим. Флори ощутила на себе чей-то пытливый взгляд и отстранилась. Руки Дарта бессильно опустились, словно не могли существовать, не обнимая.

– Простите, ребят, – начал Дес, – там паром отплывает с минуты на минуту.

– Это он виноват! – проворчала Офелия, кивая на Деса. – Я ему предлагала промолчать и отпустить паром без нас.

Флори с тоской посмотрела на сестру и ничего не ответила. Если бы Офелия знала, что стояло за ее решением вернуться в Лим. Она убеждала себя, что так лучше для всех, пугала сделкой с безлюдем и успокаивала призрачным воспоминанием о родном доме, хотя чувствовала, что как прежде уже не будет никогда. Она запуталась. Ни одно решение больше не казалось правильным.

Паром зазвонил в колокол – это было последним сигналом перед отплытием. Флори и Офелия поднялись на палубу и, протиснувшись сквозь толпу, нашли место у ограждения. В этот момент на пристани появился запыхавшийся, суетливый человек, в котором Флори не сразу признала Рина. Когда он заметил их среди пассажиров, то заулыбался и виновато развел руками, что следовало принять как извинение. Сестры помахали ему в ответ.

Судно дернулось и неторопливо двинулось вперед. Провожающие на причале разом встрепенулись, замахали руками, начали кричать наперебой. Вскоре толпа сомкнулась, поглотив Дарта, Деса, Рина… А потом и сам причал стал тонкой полоской, разделяющей город и воду.

Они медленно отплывали все дальше, а Флори продолжала стоять у ограждения и смотреть на Пьер-э-Металь. Отныне она была прочно связана с ним воспоминаниями: одни хранили ее скорбь, иные – тревогу, а другие исцеляли всю боль, что принес этот ужасный город, полный опасных безлюдей, мрачных приютов, заносчивых богатеев, угрюмых жителей, злодеев всех мастей и рангов…

И все же именно здесь был ее хартрум: самое уязвимое, болезненное, но близкое сердцу место.

Сестры Гордер стояли на крыльце, головы их кружились то ли от волнения, то ли от сладкого запаха роз, растущих по всей улице. Домоторговец разобрался с замками, и вот, спустя полгода горьких мечтаний, девочки снова оказались в родных стенах.

Они медленно обошли комнаты, как будто заново прогулялись по закоулкам воспоминаний. Вот шкаф, где отец хранил книги. Вот мамина корзина с пряжей – небрежно оставлена у кресла, словно рукодельница отлучилась на минуту и скоро вернется. Вот часы на стене. Остановились – как и полагается часам в доме, где, кажется, застыло время. Пустая кухня, где раньше пахло свежей выпечкой и фруктовым чаем, теперь стояла под слоем пыли и пахла только ею. Они заглянули в кладовую – смотрители дома давно освободили ее от продуктов, и с пустыми полками она выглядела удручающе.

За этими комнатами следовали другие, пока сестры Гордер не обошли дом целиком. Чувства, которые они испытали, вернувшись сюда, оказались далеки от тех грез, что раньше служили им утешением. Дом стал им чужим.

В тот день они так и не смогли принять решение о покупке. Взяли паузу, чтобы поразмыслить, и отправились на постоялый двор, где поселились на время, пока решался вопрос с жильем. Они рассчитывали провести здесь пару-тройку ночей, а задержались на целую неделю, прежде чем сделка состоялась.

Они приобрели дом и перебрались в него со всем немногочисленным скарбом. Теперь они бродили по комнатам, планируя, где разместить мебель и вещи. Без споров дело не обошлось, зато сестры сразу определились, где поставят папин чертежный стол.

Примирившись, они подошли к окну и, встав по обе стороны, на счет «раз, два, три!» раздернули портьеры, точно театральный занавес. Вместо сцены за стеклом оказалась зеленая улочка, ведущая до самой водонапорной башни, увитой плющом. А там, вдалеке, на краю пшеничного поля возвышался дом: с виду он казался мрачным и брошенным, но сестры знали, что это всего лишь иллюзия. Внутри него кипела жизнь: двенадцать личностей сменяли друг друга на посту, охраняя безлюдя, который черным витражным оком взирал на сад, где с задорным лаем носился охотничий пес.