Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

– На березы тех Орловых вздернем, ежели в руки поймаем! Из одного дерева икона и лопата! Из одного теста царица и ее полюбовник Гришка Орлов!

– Исподволь и сырые дрова загораются! Соберет государь мужицкую рать – пойдем по Руси широченным палом!

Василий Иванов вразумительно объявил указы военной коллегии о наборе добровольцев в государеву службу, о заготовке и присылке хлеба и овса в его войско.

– Так вот, мужики, теперь давайте думать, как государю помочь делом. Чтоб не сказал он, прослышав о ваших словах верности, так-то: «Тонул мужик – топор сулил; вытащили – и топорища жаль!»

Мужики задумались, начали переглядываться. Гаврила Пустоханов крякнул, надвинул рыжую лисью шапку на малоприметные редкие брови и громогласно объявил, чтобы малость расшевелить мужиков:

– У царицы рядовые казаки получали в год по восьми рублей серебром, муки три четверти, овса шесть четвертей. А государь Петр Федорович кладет за службу куда больше! А под Орловыми вам верная погибель, что тому зернышку, которое попало под каменный жернов, – как ни крепись, а сыпаться в графский мешок перетертыми в мелкую крупу… – Василий Иванов бережно свернул манифест, убрал за пазуху, а потом пристально всмотрелся в нахмуренные от раздумий мужицкие лица и сказал вразумительно: – И о том думайте, мужики, что ежели одолеют злодейские силы надежду нашу, государя, тогда ему второй раз смерти не избежать… А вам во веки веков не видать воли из-под Орловых. Только мужицкой силой укрепится на престоле наш защитник государь! Только мы убережем его от лютой погибели… Мы вам сказали, а вы думайте.

– Чево там думать? – Первым шагнул к паперти кривоплечий мужик и черенком вил пристукнул о мерзлую землю. – У мужика кафтан сер, да ум не волк съел! Пиши в государевы казаки Устина Тимофеева сына, а деревенское мое прозвище Мытарь. Потому как был два раза в бегах от барщины на Яике, да оба раза выдавали меня тамошние старшины, как безденежного… По тем бегам и кнутами бит, так что и спину мне попортили. За те мои мытарства и прозвище дадено.

– Куда ты, непутевый? Второй раз вот так-то, от радости обеспамятев, не туды прешь! – Женка цеплялась за мужнин рукав. – Попомни, как однажды с тобой было-то! Забыл, что женился, да и полез спать на сенник! И таперича не туды лезешь…

Слова женки потонули в дружном смехе мужиков. Баба опомнилась, что ляпнула принародно не то, что надо бы, прикрыла рот концом платка и упятилась спиной в тугую толпу.

– Иди ко мне, Устин! – обрадовался первенцу Гаврила Пустоханов. – Самолично постригу тебя на казацкий манер и свое казацкое копье отдам! А вилы женке оставь… С того памятного сенника сено овцам таскать.

За Устином Мытарем подошел мужик лет за тридцать, поскрипел большими лаптями, помялся, изгоняя из сердца последние сомнения, покряхтел… Кто-то озорно крикнул ему в широкую спину:

– Демид, не ищи зайца в бору: на опушке сидит!

Мужик вздрогнул – шутка показалась ему злой насмешкой. Не оборачиваясь, огрызнулся:

– Эт мы еще посмотрим, кто на зайцев собрался, а кто на медведя-шатуна! – И к Гавриле Пустоханову: – Пиши, командир, и меня в государеву службу. Так и пиши: бывший господ Орловых крепостной холоп, а с сего часа вольный казак Демид Ефимов сын. А прозвище я себе отныне принимаю – Казаков. Чтоб не барского холопа, а казачьим духом впредь пахло от моего прозвища. Это прозвище и детям передам из колена в колено.

За спиною Демида Казакова всхлипнула и тут же умолкла женка, прижав к себе отрока в старом отцовском кафтане с непомерно длинными рукавами. Один рукав был закатан, чтобы отрок мог держать в замерзшей влажной рукавице круглую ледянку на пеньковой веревке.

Демид подошел к Пустоханову, обнажил русую голову, кося большими зелеными глазами на снег под ногами, куда падали подрезаемые его волосы.

– Будь здоров, Демид Казаков! – приветствовал нового товарища Гаврила Пустоханов. – Вот тебе пистоль с патронами. А стрелять из сего пистоля я сам тебя обучу.

Один за другим, а потом по двое и по трое, иные силой отдирая от себя женок, выходили к паперти мужики и стриглись по-казачьи. После этого Василий Иванов зачитал, а новонабранные казаки повторили присягу государю Петру Федоровичу, целовали вынесенную из церкви икону и большой крест, которые держал старый звонарь, потому как шелехметьевский священник, прослышав о вступлении атамана Арапова в Самару, ночью в страхе бежал в Сызрань под защиту местного воеводы и солдат.

Василий Иванов объявил мужикам, что не худо бы его команде малость отогреться и похлебать горячих щей. Казаков из его команды тут же разобрали по дворам, так что Пустоханов едва удержал пятерых для караула.

К есаулу Пустоханову торопливо подошел Устин Мытарь, за великой тайной сообщил, что его троюродный брат Федор Федоров служит приказчиком у Орловых в селе Осиновка и он с радостью примет государевых людей, будет им содействовать, ежели таковые у них объявятся с манифестами и указами Петра Федоровича.

– Так что пошлите туда верного человека, и будет изрядная прибавка в государево войско, потому как их село многолюднее против нашей Шелехмети.

Гаврила Пустоханов задумался, прикинул, что до Осиновки надобно ехать почти столько же верст, как и до Рождествена.

– Не успеем к ночи воротиться с новоизбранными в Самару, – заметил он на молчаливый вопрос Иванова. – Команда уже разошлась по дворам, соберем не ране чем через час.

Василий Иванов посмотрел на солнце, на опустевшую площадь перед церковью, вдруг отчаянно двинул шапку на затылок.

– Дай мне, Гаврила, одного из караульных! Поеду до того села сам, объявлю манифест и указы. Коль и вправду тамошний приказчик ждет нас, то не мешкая воротимся всем скопом сюда, к Шелехмети. А потом поедем к Самаре в изрядном уже числе, Илье Федоровичу в большую радость.

– По пути у вас будет на волжском берегу село Винновка, Богородское тож. Так и там не лишне будет мужикам о государевом манифесте прознать, – подсказал Устин Мытарь. – А от Винновки до Осиновки рукой подать, вокруг горы от Волги объехать версты три, не боле.

– А от Шелехмети до Винновки сколь верст? – уточнил Василий.

– По тракту верст двенадцать считают, – ответил Устин и предложил: – Дайте мне верховую лошадь, и с я вами поеду до Осиновки.

– Решено! – твердо сказал Василий Иванов и направился к своему коню. – Не будем терять времени. Команда пусть отдыхает, здесь нас и ждите с пополнением.

Нахмурив брови, Гаврила Пустоханов тревожно покачал головой, предостерег:

– Не ткнуться бы вам в гусарские дозоры. Ну как и они уже к тем селам близятся?

– Твоя правда, казак: быстрая вошка первая на гребешок попадает. Памятуя об этом, будем ехать сторожко, – заверил есаул Устин Мытарь. – Давай нам еще кого-нибудь для пущей важности. И поскачем – рот нараспашку, язык на плечо, никакая гусарская сволочь за нами не угонится.

Гаврила Пустоханов отобрал из караульных казаков Родиона Михайлова сына, с которым Василий Иванов был знаком еще по Бузулуку – почти в один день были взяты в отряд атамана Арапова. Ранее Родион состоял в крепостных крестьянах помещика Гасвицкого. Родитель того помещика вместе с женой были умерщвлены восставшими крестьянами за их злобное к мужикам отношение…