Руна смерти - Олег Курылев

— Что? Я не так произнес ваше отчество? — растерялся в свою очередь тот. — Я достаточно хорошо знаком с русской литературой, и ваши отчества…

— Откуда, кх… кх… вы вообще знаете мое… кх… кх… отчество? Я никому в этом вашем мире не называл его! Я его сам уже почти забыл, кх… кх…

— Но в ваших же показаниях написано: «Антон Сергеевич Дворжак». Вы просто не помните об этом.

— А что там еще написано?

— Вы знаете, я не стал читать до конца. Всё-таки почти двадцать страниц…

— Сколько-сколько?! — Антон переводил изумленный взгляд с Веллера на Ротманна. — Но я столько не писал!

Наступила пауза. Невозмутимый Ротманн, позвякивая ложечкой, помешивал чай.

— Так, стоп! — сказал Антон, вскакивая со стула. — Я должен немедленно увидеть эти… мои показания. Вы уже отнесли их обратно?

— Видите ли, в чем дело, — растерянно проговорил Веллер, — папка с вашим делом… исчезла.

— Как?

— Вчера я случайно обнаружил, что в ящиках моего стола ее нет. Я всё обшарил, но… Просто ума не приложу, куда она могла подеваться.

Оба посмотрели на Ротманна, но тот только пожал плечами.

— Но это еще не всё, — Веллер перешел почти на шепот, — вчера же вечером я спустился в архив и спросил Ноймана, не сдавал ли кто дело о подследственном № 541. Я понимал всю нелепость моего вопроса, ведь брал-то эту папку именно я. Я и должен был ее сдать. Но он, посмотрев в регистрационном журнале, совершенно спокойно сказал, что такое дело у него вообще никогда не регистрировалось и он не помнит ни о каком Дворжаке под номером 541. Хотя два дня назад сам сетовал на то, что его вещи пропали.

— Ладно, — сказал Ротманн, вставая, — по-моему, на сегодня уже достаточно. Пора расходиться. А то мы докопаемся до таких вещей, что совершенно перестанем что-либо соображать. Чувствую, что завтра мне предстоит трудный день…

Оставшись один, Антон еще долго мерил комнату шагами. Новостей действительно было много. Всё это предвещало новые события, и он уже предчувствовал приближение кульминации. В конце концов он лег, успокоился и, стараясь отвлечься от событий, касающихся непосредственно его самого, пытался думать о том, что ожидало теперь многих.

Антон не переставал удивляться живучести и работоспособности немецкой государственной машины. Сегодня десятое апреля. Через три недели Третий рейх должен навсегда прекратить свое существование. Подавляющее большинство немцев прекрасно понимали, что счет пошел на дни. Но, несмотря ни на что, основные механизмы партийно-государственного аппарата работали. Тысячи агентов и функционеров гестапо, СД, разветвленной полиции и многочисленных партийно-политических организаций продолжали получать распоряжения как на еще свободной от оккупации территории самой Германии, так и в остававшихся оккупированными ею странах и даже в некоторых нейтральных. Подчиненные выполняли указания начальства, писали наверх отчеты, получали оттуда новые приказы. Работали суды, и исполнялись приговоры. На военные куртки и кители пристегивались тысячи новеньких железных крестов. Сотни рыцарских крестов на красно-бело-черных лентах надевались на шеи героев. Рейх походил на тонущий корабль, который уже наполовину ушел под воду и вот-вот скроется там целиком. Зарываясь носом в волны, он уже сильно накренился. Рушатся мачты и трубы, кричат и прыгают за борт пассажиры… Но машины еще стоят на своих фундаментах, дизели продолжают вращать роторы электрогенераторов, повсюду горит яркий электрический свет, и оркестр, не прерываясь, играет популярные ресторанные мелодии.

А ведь нельзя даже близко сравнивать то положение, в котором находилась теперь Германия, с самыми критическими днями войны для Советского Союза. Ни стояние немецких дивизий в двадцати километрах от Москвы, ни их выход к Волге не имели ничего общего с нынешней ситуацией. Тогда у России за Москвой и за Волгой еще были миллионы квадратных километров территорий. Там работали или строились сотни заводов, проживало громадное население, текли полноводные реки. В эти леса, степи и горы можно было отойти, чтобы продолжать борьбу. До этих мест не могли долететь немецкие бомбардировщики, а отсутствие дорог и мостов не позволяло совершить в том направлении кинжальные прорывы танковых колонн.

У рейха же ничего подобного не было. Он неотвратимо сжимался со всех сторон, давно находясь в полной досягаемости и власти авиации противника. Оставалось сочинять легенды о неприступной «Горной крепости», надеяться на внезапный раздор в стане союзников и верить в шизофренические мифы о чудесном переломе и даже полном разгроме вражеских полчищ у стен Берлина.

Впрочем, во всё это никто и не верил. Население бежало из прифронтовых зон или покорно готовилось к оккупации, генералы прикидывали, сколько дней и часов продержатся остатки их дивизий и армий, но…

Но государственная машина этого обреченного корабля, на бортах которого было черными готическими буквами начертано «ТРЕТИЙ РЕЙХ», работала, несмотря ни на что.

Генрих Гиммлер смотрел из окна своего кабинета, погруженный в мрачные раздумья. С улицы доносились сирены пожарных машин, а над крышами домов поднимались клубы густого дыма — следствие утренней бомбардировки. Число воздушных налетов, уже пережитых Берлином с лета 1940 года, вплотную приблизилось к тремстам.

Последние месяцы рейхсфюрера преследовали сплошные неудачи. Сначала бесславное командование группой армий «Висла». Хорошо, что кошмар закончился и ему удалось, притворившись больным, спихнуть с себя эту непосильную ношу на плечи генерала Хейнрици. Потом провал переговоров с американцами. А ведь всё шло так хорошо. Вольф наладил прочный контакт в Цюрихе с Даллесом и уже обсуждал частности. И вдруг Борман что-то разнюхивает и даже пытается арестовать Вольфа. Пришлось срочно разрушить таким трудом созданную связь и представить дело как превентивную спецоперацию, направленную как раз на срыв возможных контактов предателей с Западом.

Неунывающий Шелленберг начинает налаживать связи через шведского дипломата Фолька Бернадота, но час назад он же приносит и кладет на стол рейхсфюрера газету с совершенно ошеломляющим объявлением:

«Профессору Бернадоту. Наш представитель из немецкого Красного Креста выехал в Стокгольм. Встречайте. К. Лонгин».

Вчера заказ на это частное объявление был принят в «Дер Ангриф» и сотрудник газеты, заподозрив неладное, тут же сообщил о нем по начальству. Но поскольку никто ни в СД (за исключением шефа), ни во всей Германии ничего не знал об их с Шелленбергом замыслах, не последовало никакой реакции. Газета вышла и лежит теперь на столе в кабинете Гиммлера. Кто еще сейчас читает это явно провокационное сообщение? Кто его автор и, главное, что ему известно о контактах с Бернадотом, с которым он уже встречался в феврале и совсем недавно — в самом начале апреля?

Гиммлер тут же потребовал принести несколько последних номеров «Ангрифа» и во вчерашнем сразу наткнулся на идиотские стишки с нарочито туманным смыслом. Туманным для тех, кто не знал, о чем речь. Он лихорадочно просмотрел ворох других номеров, велел принести также «Фолькишер беобахтер», но больше не обнаружил ничего существенного. Тем не менее было совершенно ясно — кто-то дает понять, что ему всё известно. Причем не только о секретной флотилии Деница, но и кое-что о личных тайнах рейхсфюрера СС. Всё рушится. Всё тайное становится явным.