Кровь и золото - Энн Райс

В моих сокрушительных несчастьях меня смутно будоражилавозможность наконец-то поделиться своей тайной. Ужасно взваливать столь ужасноебремя на нежные плечи Бьянки, но я устал от боли и одиночества. Я был сокрушен.И хотел одного – добраться до святилища, сжимая в объятиях Бьянку.

Настало время совершить перелет. Оставаться в Венеции сталослишком опасно, и я понимал, что способен перенести нас обоих к священномусклепу.

Забрав с собой один сверток с одеждой и золото в томколичестве, которое я мог унести, я крепко прижал к себе Бьянку и меньше чем заполовину ночи, вопреки резким ветрам и снегу, пересек горы.

Бьянка уже привыкла к чудесам и не взволновалась, когда мыприземлились на заснеженном перевале.

Но через несколько мгновений мы оба, к несчастью, осознали,что я переоценил свои силы. В своем нынешнем состоянии я оказался слишком слаб,чтобы открыть дверь святилища.

А я ведь своими руками создал эту окованную железом дверь,чтобы она выдержала нападение любого смертного! После нескольких жалких попытокпришлось признать, что не в моей власти пробиться внутрь и придется найтидругой приют до рассвета.

Бьянка разрыдалась, и я на нее рассердился. Чтобы позлитьее, я сделал еще одно усилие, а потом отступил на шаг и силой мысли приказалдвери отвориться.

Ничего не произошло, нас трепал ветер и снег, а рыданияБьянки раздражали меня настолько, что я произнес заведомую ложь.

– Я сотворил эту дверь, я ее и открою, – заявиля. – Только дай мне время определить, что нужно делать.

Она отвернулась, заметно задетая моим раздражением, но всеже спросила несчастным смиренным голосом:

– А что там внутри? Я слышу за дверью жуткий звук, как будтобьется сердце. Зачем мы сюда пришли? А вдруг мы нигде не найдем укрытия?

Ее расспросы взбесили меня, но, взглянув на Бьянку, сидевшуюна скале, куда я ее посадил, засыпанную снегом, низко склонившую голову, чтобыспрятать лицо, на котором блестели алые кровавые слезы, я устыдился, что,использовав ее в минуту слабости, позволяю себе на нее злиться.

– Помолчи, и я открою, – ответил я. – Ты ничего незнаешь о том, что там находится. Но со временем поймешь.

Я глубоко вздохнул и отступил на шаг, сжимая обгорелой рукойжелезную ручку, и потянул изо всех сил, но дверь не шелохнулась.

Я осознал всю абсурдность ситуации. Вход в святилище мнезаказан! Я слишком слаб, и сколько ночей понадобится, чтобы набраться сил,непонятно. Но я все равно предпринимал одну попытку за другой, лишь для тогочтобы Бьянка поверила, что я смогу ее защитить, что я смогу проникнуть в этостранное место.

Наконец я повернулся спиной к Святыне Святынь, подошел кней, привлек к себе, укрыл ее голову и как мог постарался согреть.

– Очень скоро я все тебе расскажу, – пообещал я, –а на сегодняшнюю ночь найду другое убежище. Даже не сомневайся. Пока скажулишь, что сам построил сей склеп, о нем больше никто не знает, но как видишь, яслишком слаб, чтобы войти.

– Прости, что я заплакала, – нежно попросилаона. – Ты больше не увидишь моих слез. Но что за звуки я слышу? Их слышатсмертные?

– Нет, не слышат, – ответил я. – Пожалуйста,помолчи немного, моя храбрая принцесса.

Но в этот момент, в этот самый момент до моих ушей донессясовершенно новый звук – звук, который услышал бы кто угодно.

То скрипнула каменная дверь у меня за спиной. Я безошибочноопределил источник звука и, не веря своим ушам, обернулся в изумлении и страхе.

Я поспешно привлек к себе Бьянку, и мы встали перед каменнойдверью, глядя, как она открывается.

Сердце мое билось как безумное. В легкие с трудом поступалвоздух.

Я знал, что на такое способна только Акаша, и, когда доступполностью расчистился, я узрел новое чудо, способное поравняться с первымнемыслимой красой и добротой.

Из каменного коридора полился несказанно яркий свет.

Я до того растерялся, что не мог двинуться с места. И привиде потока неописуемо прекрасного света на меня снизошло настоящее,неподдельное счастье. Казалось, сейчас невозможно испугаться, невозможно неразгадать смысла происходящего.

– Идем, Бьянка, – сказал я и потянул ее за собой.

Она вцепилась в свой сверток, словно от него зависела вся еежизнь, а я держался за нее, как будто, не имея рядом с собой очевидца, упал бынавзничь.

Мы вошли в каменный коридор и медленно направились в яркоосвещенное святилище. Там полыхали все бронзовые лампы. Сто свечей светилисьровным светом. И едва я успел отметить эти подробности, едва успел обрадоватьсяспокойному величию обстановки, как дверь с грохотом закрылась за нами – токамень загромыхал о камень.

Я взирал поверх сотни выстроенных в ряд свечей на лица божественныхМатери и Отца, видя их такими же, какими увидела их Бьянка, новыми,благодарными глазами.

Я опустился на колени, и Бьянка опустилась рядом со мной. Ятрепетал. Потрясение оказалось настолько велико, что у меня захватило дух.Никакими словами я не мог бы объяснить Бьянке всю важность происходящего. Ятолько напугал бы ее. А царица никогда не простила бы мне небрежных слов.

– Ничего не говори, – прошептал я. – Это нашиПрародители. Они отворили дверь, я не смог бы. Они зажгли для нас лампы. Онизажгли свечи. Ты не представляешь, что означает это благословение. Онипригласили нас войти. Мы можем отвечать только молитвой.

Бьянка кивнула. Ее лицо выражало благочестие наряду судивлением. Важно ли Акаше, что я привел к ней прелестную служительницу?

Тихим почтительным голосом я изложил историю СвященныхПрародителей – простым и торжественным языком. Я рассказал Бьянке, как многотысяч лет назад в Египте они стали первыми из тех, кто пьет кровь, объяснил,что им больше не требуется кровь, что они не двигаются и не говорят. Я иххранитель и страж, так было всю мою бессмертную жизнь и так будет вечно.

Все это я рассказывал, чтобы Бьянка ничего не испугалась,чтобы не испытывала ужаса перед двумя неподвижными фигурами, не мигая глядящимив пустоту в ужасающем молчании. Так и вышло, что я предпринял все мерыпредосторожности, посвящая нежную Бьянку в удивительную тайну. Она сочла ихпрекрасными, и только.

– В это святилище, – объяснил я, – я приходил,когда уезжал из Венеции, и всегда зажигал лампы перед царем и царицей, приносилсвежие цветы. Как видишь, они все увяли. Но как только получится, я принесуновые.